1924
Электриада
Кипи, мое новое горе,
моя моревая слеза!
Ссекай мое сердце под корень
и разум под корень срезай!
Первая песня
Вот бы мне
запеть теперь такое,
чтоб сердца
рванулись из рубах,
чтоб и сам
лишился я покоя –
лишь слова б
светились на губах!
Я не с ветру,
не с далеких Ладог,
не с полярных
красно-синих льдин
отражу
сиянье этих радуг,
вспыхну
мертвым инеем седин.
Дорогое море
голубое,
помоги мне
выпенить прилив,
залпами
взыгравшего прибоя
каменное время
прострелив.
Чтоб
не умер я
и как бы умер
и,
родившись,
свет расцеловал
и из самой
сумрачной зауми
вылепетал
новые слова.
Что ты,
море,
лапы распростерло,
зацепившись когтем
за Машук?
Крепче
захвати меня за горло. –
высоко я голос
заношу!
Волны
все лицо заморосили…
Век ли, что ль, лизать
теленком
соль?
Выследить бы
тягу лунной силы,
бросить
на тугое колесо!
Стой же, ветер!
Ты бежишь, как влага,
пухнешь
и густеешь
под грозой.
Не игрою
паруса и флага –
прессом бы
сдавить тебя в мозоль!
А земле,
сверлящей безграничье,
пляшущей
по звездному ручью –
приказать бы
в нашу лямку бычью
эту силу
перевить
– ничью.
Сам –
корабль, косящийся от крена, –
я
доверху
сердце нагрузил
и несу
сквозь гром,
сквозь блеск
из плена
снасть костей
и путаницу жил.
В непропетой юности
отчаясь,
волю
вечным бегом иступив,
вот –
бортами пьяными
качаюсь
на тяжелой
якорной цепи.
Я – корабль,
и я ж – матрос п штурман,
груз
тяжеловесного зерна,
павший в трюмы
урожаем бурным,
вписываю
в судовой журнал.
Стройтесь над бортами,
комсомольцы!
«Капитан!
Когда же курс левей,
к берегам
еще безвестной пользы,
где стальной
играет
соловей?»
Вторая песня
«Капитан! –
сказал я. –
Год от году
все яснее
пламенеет мир.
Если мы
еще прибавим ходу,
скоро ль нам
засветится КаИР?
Нет, не тот,
резной и раскаленный,
с тонким полумесяцем
вверху,
что,
зайдя за океан зеленый,
прежнему
салютовал мирку.
Вы подошвой вылощили кубрик:
сидя лучше слушать, –
вот скамья…
Красный
Интернационал
Республик –
вот кого
зову КаИРом я.
Если мы его
теперь не сыщем,
не увидим
четкий берег въявь,
что нам ждать,
измученным и нищим
новым светом
навек засияв?»
Капитан ответил:
«Все мы – братья,
а твоих
мне не понять речей:
я, моря пройдя
в десятикратье,
не встречал
каировых лучей.
Может быть,
на землях давней Трои,
может, в Дувре,
может, в Гавре
мы
сами все
должны его построить
рядом зданий
светлых и прямых.
В море –
видишь –
тоже есть миражи,
ты меня
движенью не учи…
Слышишь ли
сирены голос вражий,
что вздыхает
буем из пучин?
Здесь, в тумане,
каждою саженью,
каждой пядью
угрожает риф.
Будем ждать,
застопорив движенье, –
солнце встанет,
море озарив!»
«Нет, –
сказал я,–
латок мало дырам,
если вся одежда
сбилась с плеч.
Завтра
сам я стану командиром,
если в штиль
нам суждено залечь!»
И матрос,
стоявший у бизани,
чуть шепнул мне:
«Погоди, браток,
если
я не очень буду занят,
вечером
поговорим про то».
И когда
на борт свалился вечер
и звезда
забилась на воде,
я каленым словом
переметил
всех моих
товарищей в беде.