На Ваганьковском кладбище осень и охра,
Небо — серый свинец пополам с синевой.
Там лопаты стучат, но земля не оглохла —
Слышит, матушка, музыку жизни живой.
А живые идут на могилу Есенина,
Отдавая ему и восторг и печаль.
Он — Надежда. Он — Русь. Он — ее
Вознесение,
Потому и бессмертье ему по плечам.
Кто он?
Бог иль безбожник?
Разбойник иль ангел?
Чем он трогает сердце
В наш атомный век?
Что все лестницы славы,
Ранжиры и ранги
Перед званьем простым:
Он — душа-человек!
Все в нем было —
И буйство, и тишь, и смиренье.
Только Волга оценит такую гульбу!
Не поэтому ль каждое стихотворенье,
Как телок, признавалось:
— Я травы люблю!
И снега, и закаты, и рощи, и нивы
Тихо, нежно просили: — От нас говори! —
Не поэтому ль так охранял он ревниво
Слово русское наше, светившее светом зари.
Слава гению час незакатный пробила,
Он достоин ее, полевой соловей.
Дорога бесконечно нам эта могила,
Я стою на коленях и плачу над ней!
* * *
От модности не требуйте народности,
Народность — это почва, это плуг.
И только по одной профнепригодности
Решаются ее освоить вдруг.
Народность не играет побрякушками
И чужероден ей любой эрзац.
В ней золотом сияет имя Пушкина,
Ее не так-то просто в руки взять.
Народность — это тара тороватая,
Наполненная тяжестью зерна,
Народность — это баба рябоватая,
Которая земле своей верна.
Народность циркачам не повинуется,
Она для них — бельмо, живой укор.
В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются, —
Что мода для таких высоких гор!
* * *
Ревновать поэта невозможно,
Бесполезно это, как ни кинь.
Надо просто очень осторожно
Говорить: — Мой милый, чуть остынь!
Ну, пойми, что это не богиня,
Не Камея, даже не Кармен.
Погляди вокруг, идут другие,
Много лучше, краше — встань с колен!
Ревновать поэта просто глупо,
Это всю вселенную смешить,
Это все равно что из тулупа
Для невесты платье к свадьбе шить.
Все в поэте — людям. Только людям!
Он для них волшебная гора.
Мы ему по-ханжески не будем
За любовь давать выговора.
* * *
Душа, как линия прямая,
Как стонущие провода,
Идет проспектом Первомая,
Поет о радостях труда.
Кладите на крутые плечи
Мешки, рогожки и кули,
Не уклонюсь я — честно встречу —
И не согнусь — я сын земли.
Я сын отца, который тоже
На деле, а не на словах,
Всем существом своим, всей кожей
Любил трудиться на полях.
Душа моя, как подорожник,
Пыльцой лиловою звенит.
Я сын земли. И, как художник,
Я не могу ей изменить!
* * *
Я видел Русь у берегов Камчатки.
Мне не забыть, наверно, никогда:
Холодным взмывом скал земля кончалась,
А дальше шла соленая вода.
Я видел Русь в ее степном обличье:
Сурки свистели, зной валил волов,
На ковылях с эпическим величьем
Распластывались тени от орлов.
Я видел Русь лесную, боровую,
Где рыси, глухари-бородачи,
Где с ружьецом идут напропалую
Охотники, темней, чем кедрачи.
Я видел Русь в иконах у Рублева —
Глаза, как окна, свет их нестерпим,
Я узнавал черты лица родного,
Как матери родной, был предан им.
Ни на каких дорогах и дорожках
Я, сын Руси, забыть ее не мог!
Она в меня легла, как гриб в лукошко,
Как дерево в пазы и мягкий мох.
Она в меня легла всей нашей новью,
Всей дальностью дорог и дальних трасс
И той неиссякаемой любовью,
Которая дается только раз.