Он ни одной строкой не лгал.
Не меньше Ленина он верил.
И в революцию шагал
Через одни и те же двери.
Родное поле
Серебристая гладь, белоснежная скатерть!
Это русское поле, живые снега.
Сколько жить мне придется, настолько и хватит
Самой строгой и нежной любви для тебя.
Ой ты, сердце, с чего так тревогу забило?
Что в просторе нашло, коль не можешь ты спать?
Не меня ль это поле вспоило, вскормило,
Помогло матерински мне на ноги встать?
Я стою. Я смотрю. Не могу наглядеться.
Белый снег мне мигает веселой искрой.
Уж не здесь ли прошло мое милое детство,
Не по этой ли тропке я бегал домой?
Рядом с полем дома, как сугробы большие.
Из заснеженных крыш поднялися дымы.
Смотрят на землю пристально звезды России,
Им виднее всего, как мы вышли из тьмы.
Провода прогибаются под бахромою,
В них гудит и лютует седая зима.
Свет уходит в деревню дорогой прямою,
На тока — к молотилкам, к крылечкам — в дома.
Там в деревне жива еще мама-старушка,
Не ложилась, не впрок ей под старость спанье.
Может, песни мои она ловит в наушник,
А я на поле снежном пою про нее.
Серебристая гладь, белоснежная скатерть!
Это поле родное, живые снега.
Сколько жить мне придется, настолько и хватит
Самой строгой и нежной любви для тебя.
* * *
День светлеет,
Зима теплеет.
Март нет-нет
Да зайдет к Апрелю.
Скажет слово,
Попросит пить.
Даст!
Не откажет,
Как тут быть?!
Солнце восхожее
Стало восторженней,
Заявляет морозу:
— Тоже мне!
Пустился в дерзания,
Шлет замерзания,
Не потерплю,
Все растоплю!
От моей золотой головы
Люди ждут зеленой травы,
Пуще злата
Ждут хлебного злака.
С сережек березок
Летит пыльца,
Желтая — в мать,
Голубая — в отца!
С крыш капель поет,
Словно флейта:
— Скорее бы лето!
Голутвин
Не арфы звон,
Не нежный голос лютни —
Со всех сторон
Гремит, поет Голутвин.
То вспыхнет автоген,
Как молния ночная,
То всхлипнет вой сирен,
Где магистраль речная.
То охают пары
В депо или котельной,
То электропилы
Высокий, чистый тенор.
А то гудит гудок:
— Кон-ча-а-ай рабо-о-о-ту!
А вот уже дружок
Собрался на охоту.
В разбеге дня
С улыбкой, смехом дружным
Везде меня
Теснят простые блузы.
А если руку жмут,
Мозоли, словно рашпиль.
С такой братвою тут
Хоть где не страшно!
Машинный лязг колес
Влетает в шум перронный.
Бежит стальной колосс,
Родившийся в Коломне.
А вот она сама,
Черней цыганки черной.
Голутвина дома
Бок в бок идут с Коломной.
Дымы… дымы…
Все небо будто вереск.
Эх, друг! Да мы
Такая сила, что не смеришь!
* * *
Ей темной ночью было невозбранно
На легких санках к дому подкатить.
Легла зима. Как чуткая мембрана,
Заговорили льды из-под копыт.
Зима у нас — издревле кружевница,
Зима у нас — закройщик и портной.
Ну, как ей по сезону не срядиться,
Коль у нее приданое хранится:
Свои меха, подклад и свой покрой.
В безмолвии снегов поют синицы,
Попали сосны в белый плен зимы.
Нам подавай тулуп и рукавицы.
Выходит так, что пленники и мы!
На ветках виснет пряжа снеговая
И вспыхивает, будто канитель.
Над головою чаша круговая,
Бездонная небесная купель.