Тема двойника – отражения, тени, зажившей собственной жизнью, – проходит через весь роман. Двойник часто выступает в роли собеседника, активизирующего скрытые потенции личности, в данном случае – демоническую, люциферическую сторону, о которой автор сознается в своем дневнике. Диалог – это тоже «разговор музыки с живописью (проявленного духа со сферой отражения и замирания)», из которого рождается искусство. В письме к Зданевичу Поплавский замечает, что в его «психическом обиходе конкурируют между собой два способа информации о жизни: зрительный и слуховой». В прозе его, как и в поэзии, живописная метафоричность оживляется музыкальностью фразы, строфы. Причем общая композиция также музыкальна: основные мотивы разрабатываются как бы в разных ключах, некоторые – как мотив жалости – звучат дольше, явственнее других. О слуховом восприятии своего произведения автор, несомненно, заботился: «постоянно писать на самой высокой ноте своего голоса неправильно, в этом какое-то неумение пользоваться контрастами», которые необходимы, чтобы передать «тайное, подспудное, подводное звучание [бытия]».
Однако тяготение к изобразительному искусству проявляется в многочисленных ссылках на этот пластический медиум. Тут и описания городских или морских пейзажей, и портреты, и умелое пользование красками. Писатель – он же и художник – приглашает читателя вместе с ним любоваться фрагментом окружающего мира, вырванным из контекста и введенным в ранг произведения искусства: «Так шли мы, наслаждаясь красотою тепло окрашенных поверхностей ставен и стен, этих шедевров малярного искусства, изображающих невиданные каррарские мраморы или редкостные разрезы заокеанского дерева, которым солнце, слегка обесцвечивая и смывая краски, придавало монументальную условную прелесть так же, как и всем этим точкам, полосам, слоям и завиткам воображаемой древесины или порфира, над которыми со средневековой тщательностью трудилась рука современного маляра» («Аполлон Безобразов»).
Городская улица – это всем доступный бесплатный музей; стоит лишь уметь, подобно Аполлону Безобразову, погружаться в стихию зрения.
Материя текста у Поплавского – монтаж разнородных элементов, коллаж (см. описание бала в главе IV «Аполлона Безобразова»). С «эстетикой отбросов» романы Поплавского сближает отказ от «красивого», от выдумки, от выбора: все явления действительности имеют право на изображение.
Многоплановость произведения позволяет и разные к нему подходы, однако основной темой, как всегда у Поплавского, является его «роман с Богом»: в «Аполлоне Безобразове» аскеза, мнимая святость – непосильное умерщвление плоти – приводит героя в «зловещий нищий рай», освещенный «подземным солнцем» Аполлона, а во втором романе описывается попытка вернуться «домой с небес», но «земля не принимает» неизвестного солдата русской мистики.
Сквозные образы и автоцитаты соединяют прозу Поплавского с его поэзией: пространственная организация, мотивы воды, фантастические путешествия сближают «Аполлона Безобразова» и «Флаги», а в «Над солнечною музыкой воды», как и в «Домой с небес», восприятие мира выражается в преобладании мотивов воды, свежести, «слияния воздушных и водных миров», когда «души рвутся из зимней неволи в страшной, радостной жизни земной».
Николай Татищев совершенно верно заметил, что «все, написанное для печати, а также письма и дневники Поплавского легко перепутать, одно принять за другое – пример редкого обнажения себя в искусстве»[92]. Откровенность поэта была также оценена Бердяевым, когда тот ознакомился с отрывками из дневников, изданными Н. Татищевым в 1938 году. Философ увидел в этой книге «документ современной души, русской молодой души в эмиграции», потерявшей вместе с родной землей все привычные ориентиры. По словам Бердяева, к этой внешней трагедии прибавляется и личная драма – она связана с религиозными исканиями Поплавского, не сумевшего отделить аскезу от надрыва. Бердяев считает эту трагедию закономерной, так как она связана с противоречивой сущностью современной души. Поэтому, в отличие от многих читателей, усмотревших в дневниках лишь «литературу», хвастливую позу, философ уверен в искренности Поплавского.