Тем, что руки здесь некогда холить,
Тем, что хлебу нет время черстветь,
Тем, что в цех сюда совесть заходит,—
Только не за что людям краснеть!
* * *
Отыми соловья от зарослей,
От родного ручья с родником,
И искусство покажется замыслом,
Неоконченным черновиком.
Будет песня тогда соловьиная,
Будто долька луны половинная,
Будто колос налитый не всклень.
А всего и немного потеряно:
Родничок да ольховое дерево,
Дикий хмель да прохлада и тень!
Заструги
* * *
Мне Коммуна досталась
Труднее, чем вам.
Я ее на хребте выволакивал.
Я дубы корчевал,
Я на пнях ночевал,
Сам себя и жалел и оплакивал.
Я не так кареок
И не так златокудр,
Как икона из древней
Прославленной ризницы.
Я немного согнулся
Под тяжестью пург,
Под свинцовой тоскою
Колосьев не вызревших.
Я ходил месяцами
С небритым лицом,
Вспоминал петербургские
Ночи Некрасова,
Я питался, как заяц,
Капустным листом,
А меня покрывала
И ржа и напраслина.
Зимник-ветер
Пытал меня под пиджаком,
Что ломался на сгибах,
Как пряники тульские,
Мне ресницы мороз
Закрывал куржаком,
Месяц клал на глаза
Пятаки свои тусклые.
Я не сдался.
Я выжил в бою роковом,
Как береза, бинтован
Бинтом перевязочным.
Я пришел к вам теперь
Не с пустым рукавом, —
С соловьиною песнею,
С посвистом сказочным.
Я ни разу, Коммуна,
Тебя не проклял —
Ни у тачки с землей,
Ни у тяжкого молота.
Непонятным наитием,
Сердцем я знал,
Что за грязью случайной
Не спрячется золото.
Весь я твой!
Маяковский и Ленин — мои!
Я ношу и храню их,
Как сердце за ребрами,
Доброта к человечеству —
Это они!
Я иду и рублюсь
С их врагами недобрыми!
* * *
Во мне живет моя строка —
Мой лес, мой луг, моя река,
Все радуги от всех дождей.
Все радости от всех людей,
Все заросли и соловьи,
Все реки, рощи и ручьи!
Все, как огнем, я сплавлю вдруг
В единый мир, в единый звук,
И кто отнимет у меня
Сверканье гор, сиянье дня?!
Теки, как вольная река,
Живи во мне, моя строка!
* * *
С. Чиковани
Все больше сжигаю и рву.
Мне не лень
Строку обтесать,
Чтоб из камня извлечь сокровенье.
Часы трудовые, как чаша,
Наполнены всклень
Терпеньем труда
И тающим льдом вдохновенья.
Мне чудится лист вырезной.
Он в прожилках, горит!
С ним солнце готово
Последним теплом поделиться.
Кто лист этот мне?
Он учитель, когда говорит,
Что каждая строчка
Должна трепетать и светиться!
Размолвка
Заплакала, замолкла,
Утерла влажный след.
Так началась размолвка
Двух граждан средних лет.
Она кусает губы
И чертит по стеклу.
Он запахнулся в шубу,
Придвинулся к столу.
Чай ложечкой мешает,
А чай давно остыл.
Ничто не воскрешает
Их полюбовный пыл.
Рассвет у окон синий,
Что двух когда-то свел,
Теперь уже не в силах
Звать их за дружный стол.
Спит сын в кроватке тесной,
Ручонки на груди,
Как ангелок небесный,
Папаша, погляди!
Сын взял румянец мамы,
Ее овал лица.
А нос такой упрямый,
Совсем, как у отца.
Опять сцепились оба,
Муж в гневе весь дрожит:
— Я требую развода,
Я не хочу так жить!
Молчите! Сын проснется
От этого всего,
По-детски ужаснется,
Что предали его!
* * *
Глаза у львов закрыты снегом
Зима. Москва. Тверская. Лед.
И мерзнет очередь за хлебом
И Гитлеру проклятья шлет.