Вы смеетесь:
«Много ль сам доволен?»
Много! Много!
Потому что я
Радостью труда навеки болен,
Для меня он — песня бытия.
Ваше недовольное величество,
Обыватель времени ракет,
Посмотрите, всюду электричество —
То ангарский, то днепровский свет.
Это мы —
Турбины, пульты, тракторы,
Головокружительные «Ту».
Это наши мирные реакторы
Преодолевают темноту!
Не аршином расстоянье мерьте,
Наша мера — вымпел на Луне!
Не ворчите, гражданин, поверьте,
Захлебнетесь в собственной слюне!
Иван-чай
Ничего я не знаю нежней иван-чая!
Своего восхищенья ни с кем не делю.
Он стоит, потихоньку головкой качая,
Отдавая поклоны пчеле и шмелю.
Узнаю его розовый-розовый конус,
Отличаю малиновый светлый огонь.
Подойду, осторожно рукою дотронусь.
И услышу мольбу: «Не губи и не тронь!
Я цвету!» Это значит, что лето в разгаре,
В ожидании благостных ливней и гроз,
Что луга еще косам стальным не раздали
Травяной изумруд в скатном жемчуге рос.
Он горит, иван-чай, полыхает, бушует,
Повторяет нежнейшие краски зари.
Посмотри, восхитись, новоявленный Шуберт,
И земле музыкальный момент подари!
* * *
Здравствуй, лес, мое шумное детище!
Что ты прячешь, скажи, под полой?
Протяни ко мне ветви и ветвищи,
А не трудно — склонись головой.
Положи свои лапы мне на плечи,
Нам не знать, что такое вражда.
Тихо вырони капли и каплищи
Ночевавшего в листьях дождя.
Понимаю тебя, если, дрогнувши,
Ты кричишь своему палачу:
— Затушите преступное огнище,
Черным углищем быть не хочу!
Я люблю твои тонкие иглища,
Твой сосновый и терпкий настой,
Шаловливые гульбища, игрища
Ветра буйного с легкой листвой.
Если скажут, что лес — это веники,
Ты на это, мой друг, не гляди,
Подымай в высоту муравейники,
Глубже в землю корнями иди!
Красота
Красота страшней кинжала,
Злее жулика в кустах.
У нее такое жало,
Что укус змеи — пустяк!
У нее глаза, как бритвы,
Как ножи, как лемеха.
Что бессилие молитвы
Перед вызовом греха?!
Берегитесь, братцы, беса,
Арендующего ад!
Безопасней возле ГЭСа,
С миллионом киловатт!
Тут смертельно, но не очень,
Ток запрятан в провода,
Красота же — ловкий ловчий,
Души ловит в невода.
Сортирует, солит, вялит,
Прячет в бочках и в торфу
И таких гигантов валит,
Что и Петр Великий — тьфу!
Едет ветер
Едет ветер на бешеной тройке,
Кони ржут и поводья рвут,
Он бы мог и быстрее, но стройки,
Трубы фабрик ему не дают.
Даже степью не разбежишься,
Ни иртышскою, ни донской,
То амбары, то общежитья,
То пшеница кричат ему:
— Стой!
То заборы мешают, то доски,
То промышленные штабеля.
Вдруг он врезался где-то в Подольске
В белый-белый косяк белья.
Натянулись до звона веревки,
Чье-то платье слетело к ногам.
Закричали сороки-воровки:
— Что ты делаешь, хулиган?
Ветер на землю спрыгнул, опешил,
Оробел, взял коней под уздцы:
— Кто белье это, граждане, вешал?
Выходите ругаться, жильцы!
В ожидании поединка
Ветер встал, головою поник.
Удивительная блондинка
Во дворе перед ним стоит.
— Озорство тебе я прощаю! —
И сияет от доброты. —
Что попадало, перестираю,
А сушить, извини, будешь ты!
— С удовольствием, ненагляда!—
Отвечает ей ветер в упор.
И ресницы вдруг стали преградой
Выше самых высоких гор.
Перед взглядом ее окаянным,
Перед вьющейся силой кудрей
Ветер сделался постоянным
И сказал: — Распрягаю коней!