Золотые, далекие дали!Все сжигает житейская мреть.И похабничал я и скандалилДля того, чтобы ярче гореть.
Дар поэта — ласкать и карябать,Роковая на нем печать.Розу белую с черною жабойЯ хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылисьЭти помыслы розовых дней.Но коль черти в душе гнездились —Значит, ангелы жили в ней.
Вот за это веселие мути,Отправляясь с ней в край иной,Я хочу при последней минутеПопросить тех, кто будет со мной,—
Чтоб за все за грехи мои тяжкие,За неверие в благодатьПоложили меня в русской рубашкеПод иконами умирать.
1923
"Заметался пожар голубой…"
Заметался пожар голубой*,Позабылись родимые дали.В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь как запущенный сад,Был на женщин и зелие падкий.Разонравилось пить и плясатьИ терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя,Видеть глаз златокарий омут,И чтоб, прошлое не любя,Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, легкий стан,Если б знала ты сердцем упорным,Как умеет любить хулиган,Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабакиИ стихи бы писать забросил,Только б тонко касаться рукиИ волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобойХоть в свои, хоть в чужие дали…В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.
1923
"Ты такая ж простая, как все…"
Ты такая ж простая, как все*,Как сто тысяч других в России.Знаешь ты одинокий рассвет,Знаешь холод осени синий.
По-смешному я сердцем влип,Я по-глупому мысли занял.Твой иконный и строгий ликПо часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал,Чтил я грубость и крик в повесе,А теперь вдруг растут словаСамых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит,Слишком многое телу надо.Что ж так имя твое звенит,Словно августовская прохлада?
Я не нищий, ни жалок, ни малИ умею расслышать за пылом:С детства нравиться я понималКобелям да степным кобылам.
Потому и себя не сберегДля тебя, для нее и для этой.Невеселого С.А. Тья залог —Сумасшедшее сердце поэта.
Потому и грущу, осев,Словно в листья, в глаза косые…Ты такая ж простая, как все,Как сто тысяч других в России.
1923
"Пускай ты выпита другим…"
Пускай ты выпита другим*,Но мне осталось, мне осталосьТвоих волос стеклянный дымИ глаз осенняя усталость.
О, возраст осени! Он мнеДороже юности и лета.Ты стала нравиться вдвойнеВоображению поэта.
Я сердцем никогда не лгуИ потому на голос чванстваБестрепетно сказать могу,Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорнойИ непокорною отвагой.Уж сердце напилось иной,Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучалСентябрь багряной веткой ивы,Чтоб я готов был и встречалЕго приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсьБез принужденья, без утраты.Иною кажется мне Русь,Иными кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокругИ вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,Что ты одна, сестра и друг,Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог,Воспитываясь в постоянстве,Пропеть о сумерках дорогИ уходящем хулиганстве.
1923
"Дорогая, сядем рядом…"
Дорогая, сядем рядом*,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.
Это золото осенье,Эта прядь волос белесых —Все явилось, как спасеньеБеспокойного повесы.
Я давно мой край оставил,Где цветут луга и чащи.В городской и горькой славеЯ хотел прожить пропащим.
Я хотел, чтоб сердце глушеВспоминало сад и лето,Где под музыку лягушекЯ растил себя поэтом.
Там теперь такая ж осень…Клен и липы, в окна комнатВетки лапами забросив,Ищут тех, которых помнят.
Их давно уж нет на свете.Месяц на простом погостеНа крестах лучами метит,Что и мы придем к ним в гости,
Что и мы, отжив тревоги,Перейдем под эти кущи.Все волнистые дорогиТолько радость льют живущим.
Дорогая, сядь же рядом,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.
9 октября 1923
"Мне грустно на тебя смотреть…"
Мне грустно на тебя смотреть*,Какая боль, какая жалость!Знать, только ивовая медьНам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнеслиТвое тепло и трепет тела.Как будто дождик мороситС души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.Иная радость мне открылась.Ведь не осталось ничего,Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберегДля тихой жизни, для улыбок.Так мало пройдено дорог,Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.Так было и так будет после.Как кладбище, усеян садВ берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мыИ отшумим, как гости сада…Коль нет цветов среди зимы,Так и грустить о них не надо.
1923
"Ты прохладой меня не мучай…"
Ты прохладой меня не мучай*И не спрашивай, сколько мне лет.Одержимый тяжелой падучей,Я душой стал, как желтый скелет.
Было время, когда из предместьяЯ мечтал по-мальчишески — в дым,Что я буду богат и известенИ что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком.Был цилиндр, а теперь его нет.Лишь осталась одна манишкаС модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже,От Москвы по парижскую рваньМое имя наводит ужас,Как заборная, громкая брань.