Часа через два беглецы были в безопасности в обширном бассейне девственных непроходимых лесов и торфяных топких болот, который называется джунглями Анурадхапура. Они могли быть уверены, что англичане не последуют туда за ними, так как в этих недоступных лабиринтах, кишащих хищниками, четыре решительных человека могли постепенно уничтожить все отряды, высланные на их поимку.
Несмотря на то, что они были спасены в данный момент, положение их ни в коем случае нельзя было назвать блестящим; они не могли вечно оставаться в джунглях, и в тот день, когда вздумали бы выйти оттуда, неминуемо попали бы в руки своих противников, которым достаточно было стоять у двух единственных проходов, чтобы помешать им выйти из этих ужасных дебрей. В этом случае беглецам ничего не оставалось бы, как, забыв всякую осторожность, сделать попытку силой прорваться через отряд неприятеля.
Так действительно и поступил губернатор Цейлона, побуждаемый к этому генералом Хейвлоком и вице-королем Индии, потребовавшими, чтобы он не выпускал из рук человека, который был руководителем всего восстания и приехал на Цейлон с единственной целью доставить новые неприятности своим врагам.
Они рассчитывали на то, что Нана-Сахиб, лишенный поддержки Сердара, не замедлит совершить какую-нибудь важную ошибку, которая будет способствовать подавлению восстания и отдаст его самого в руки англичан.
Поэтому можно смело сказать, что Сердар никогда еще не находился в таком отчаянном положении, как теперь.
VII
ЭТО ПРОИСШЕСТВИЕ ДОВЕЛО ГУБЕРНАТОРА до невероятного бешенства, так как на радостях он тотчас телеграфировал по всем направлениям, что знаменитый Сердар в его власти, а теперь должен был сознаться, что упустил его. После этого сэр Уильям Браун, правительственный губернатор Цейлона (остров этот не входил в состав владений Ост-Индской компании), шагал взад и вперед по своему кабинету, погруженный в самые неприятные размышления, когда слуга доложил ему, что какой-то индус просит принять его.
Губернатор хотел прогнать его, но сиркар сказал:
— Это тот самый шпион, который сегодня ночью заманил пленников в засаду.
Эти слова заставили губернатора взять свои слова обратно, и он приказал ввести туземца. Войдя в комнату, последний бросился ниц на ковер, отдавая губернатору честь шактанга, или «повержения к стопам», которая воздается только раджам и брахманам более высокого чина.
— Что тебе нужно от меня? — спросил сэр Уильям, когда тот поднялся.
— Кишнайя, сын Анандраи, предал уже раз Сердара, — отвечал он, — не его вина, если сипаи выпустили его из рук.
— Надеюсь, что ты не только для этого хотел меня видеть?
— Нет, сахиб! Предавший в первый раз врага может предать его и во второй. Но так как дельце на этот раз будет потруднее, то все зависит от…
— От оплаты за твои услуги, — перебил его губернатор с оттенком нетерпения в голосе.
— Сахиб отгадал мою мысль.
— Ты отменный негодяй… Ну-с, посмотрим! Мне некогда терять время на разговоры с тобой. Как скоро доставишь ты нам снова Сердара?
— С товарищами?
— Все равно… мне лично важен один начальник. Имей только в виду! Если я снова соглашусь на сделку с тобой, то лишь для того, чтобы все сразу было покончено… Терпением мы ничего не достигнем.
По лицу индуса пробежала улыбка недоверия, замеченная губернатором.
— Ты не веришь моим словам? — сказал последний.
— Сердара не так просто захватить, — отвечал индус.
— Я приказал как можно тщательнее охранять проходы, и ему нельзя будет выбраться из джунглей. Он будет там так же бессилен, как и у нас в плену; задача состоит в том, чтобы он не смог присоединиться к бунтовщикам на юге Индии до тех пор, пока генерал Хейвлок не подавит восстание. Не знаю, впрочем, зачем я теряю время в разговорах с тобой о вещах, которые тебя не касаются.
— Жду твоих повелений, сахиб!
— Через какое время можешь ты доставить Сердара в Пуант-де-Галль?
— Мертвым или живым?
— О! Я не желаю больше повторения утренней сцены! К тому же с тех пор как военный суд приговорил его к смертной казни, ты только исполнишь этот приговор.
— Понимаю. Мне нужно восемь дней для исполнения такого поручения.
— Срок вполне разумный, и мне, следовательно, недолго придется ждать расплаты. Остается назначить цену, которую ты сочтешь нужным потребовать для возмещения всевозможных затруднений и опасностей, которым ты подвергаешься.
— О! Опасности! — воскликнул негодяй презрительным тоном.
— И ты считаешь себя в силах помериться с таким человеком? Велика у тебя, однако, самонадеянность, нечего сказать! Если хочешь знать мое истинное мнение, то я заключаю с тобой сделку лишь потому, что в случае удачи ты окажешь нам большую услугу; на самом же деле я так мало верю в успех, что и двух пенни не дал бы за твою шкуру. Сегодня утром, например, не будь там моих сипаев, ты не увидел бы восхода солнца. Итак, сколько ты просишь?
— Известна ли сахибу цена, предложенная Бенгальским президентством?
— Да, восемьдесят тысяч рупий… двести тысяч франков. Мы не так богаты, как Индия, и эта премия…
— Пусть сахиб успокоится, я не прошу денег… Я прошу только разрешить мне и моим потомкам носить трость с золотым набалдашником.
— Ты честолюбив, Кишнайя!
Трость с золотым набалдашником имеет в Индии такое же значение, как орден Почетного легиона во Франции; она дается за серьезные заслуги, и лица, получившие ее, очень ею гордятся и не расстаются с этим отличием, как со своей тенью. Это местный орден, и в той же мере, в какой степени ордена Почетного легиона узнаются по банту, степени трости узнаются по ее длине: вместо «кавалер, офицер, командир» и так далее здесь говорят «маленькая трость, средняя трость, большая трость с золотым набалдашником».
В этой стране, где социальные отличия имеют такую силу, нет ни одного индуса, который не согласился бы отдать половину своего состояния за право прогуляться с такой тростью. В сущности, я не нахожу особенного различия между тростью с золотым набалдашником и бантом; и то и другое — не что иное, как пустая погремушка человеческого тщеславия, над которой все смеются и которой все добиваются. Раз мы находим смешным одно, почему не смеяться над другим?
В прежнее время властители Габона на берегу Африки украшали своих заслуженных офицеров крышками от жестянок из-под сардин. Когда об этом узнали в Европе, то там все надрывались со смеху, не замечая, что единственное различие между орденами властителей Габона и украшенными бриллиантами орденами наших властителей Европы заключается в том, что последние можно заложить в ломбард, тогда как за первые ничего не дадут под залог. Если вы, читатель, можете мне указать какое-либо другое различие между этими предметами, я буду очень рад узнать его. А пока вы его найдете, король мыса Лопес будет продолжать в той же степени гордиться своей крышкой от банки из-под сардин, в какой македонский король — своей бриллиантовой звездой.
Ничего, следовательно, нет удивительного в том, что шпион Кишнайя предпочел деньгам трость с золотым набалдашником, которая считалась высочайшим отличием, какое только можно было присудить человеку в его стране. Я, быть может, удивлю вас, если скажу, что французские губернаторы в Пондишери, унаследовавшие право прежних раджей давать эту награду, так скупы на этот счет, что при населении в полмиллиона жителей вы найдете только двух-трех индусов, получивших право носить трость с золотым набалдашником, тогда как на то же количество населения во Франции вы найдете более двухсот кавалеров ордена Почетного легиона.