Венедикт Март падший, уличный ангел, делящий свои досуги между наркозным супом и любованием облаками – несомненный правнук Виллона.
В нем, этом полупогибшем – в будничном смысле – поэте спрятан удивительный голубой родник мечты.
И когда ухабы жизни особенно причиняют ему боль, он прикасается, иссохшими от земных лишений, губами к лазурным струям и поет, увлажненные небом мудрые песни, почти молитвы.
У Марта много шаманских, непонятных, истерических выкриков, путаных и бессвязных, как бред. Большинство его стихов таково.
Но у этого же Марта есть прозрачные, задумчивые строки, понятные ребенку. В «Китайских стихах», изданных в Харбине, много таких глубоких примитивов, удивительных, как вода озера, в которой и ничего нет и в то же время заключен весь мир. Бездомным поэтам, швырнувшим свои души под ноги мира, открыты души всех народов и все века.
Марту открыты тайны внешне незначительных явлений. Его исключительная зоркость проникает за кожу очевидного. Для него ясна цель прогулки двух синих фигур, скрестившихся, выставленными крючками – мизинцами, которые –
Праздничное блуждание этих друзей, выжидавших в сонливых буднях праздничный часок ведет их туда – в «Искусственный Рай», где трещит масляный фитиль и на кончике тонкой иглы плавится коричневый шарик наркотических блаженств – опиум.
Марту известно это.
Его жизнь иная, чем у всех.
У всех на обед – суп с лапшой, какие-нибудь рубленые котлеты или там антрекот. А у Марта – белый порошок или синеватая вода морфия.
Не виноват же он, что у него отвращение к мясу и нет возможности уйти от мясных лавок Харбина!..
Вот он и уходит, в белые долины.
«Куда-нибудь вон из мира, слишком жалкого для того чтобы называться миром!..»
И Март бродит.
Бродит, как земля в марте в которой и мерзкая осклизлость, загрязненного навозом и пылью льда, и засасывающая, трепетная синева ночи и свежесть восторженной земли, глядящей в небо глазами тысяч фиалок.
Неподвижный, жестко-летаргический воздух становится мягким, как щека возлюбленной. Оттаивающие крыши кадят ладаном. На земле – белые бумажки; пожелтевшие, намокшие окурки; грязь. Грязь синеватая, особенная, словно ее помазали небом.
Март всегда какой-то нескладный. Брызжет на дорогие женские меха мутной водой и золотит нищих солнцем. Март мутный; март – смутьян. И таков же избравший себе псевдонимом март – Венедикт Март.
Он бродит весь талый; весь наполненный грязью и небом. Жалкий, вызывающий возгласы порицания и негодования. Но, Боже мой!..
Осевшие и неподвижные, неужели вас не радует близость неприкаянного?!.. Близость души чистого мечтателя пусть в грязном пальто. Ведь это же подвиг. Жить для чистой мечты, а не для чистого пальто и всю жизнь расшвыривать многокаратные грезы, тогда когда все вокруг грезят о бриллиантах. Единственный прочный богач, которого не разорят валютные колебания. Нелепый бродяга, смешной человек-птица с вывихнутыми крыльями, шаркающими по земле, держащий в своем творческом клюве кусочек синего неба. Один из немногих уцелевших виллоновских потомков – Венедикт Март.
Порывы*
Мои первые
юношеские
стихотворения
посвящаю
дорогому
отцу
Юности
«Ты минута счастья…»