Том 1. Великий град трепангов

12 февраль,1919 год.

Три истины от Сенса

(Идилия Белого лотоса).

– Бессмертна душа и растет
И к самому небу приблизится
Тело и тлен наш умрет
До смерти же Дух не унизится.
Начало, дающее жизнь
В Нас и вне нас и во-век
И в мире – единой отчизне,
Где проживет человек, –
Всегда остается благим,
Нельзя его видеть и слышать.
. . . . . . . . . . . . . . .
Голос Бога услышан.
И каждый законы воздаст
Себе самому человек
Может и душу предать
Черному Духу во век.
Назначить по вере преграду, –
Иль кару призвать по грехам, –
Творец своей тьмы и отрады
Властитель над много – я сам.

10 февраль 1919 год.

Смерти и Жизни

Смерть, спустись мне с гордыми цветами
Спрячь скелет свой в белые шелка
Не клонись холодными зубами
И коса пусть не мелькает…
Обласкай меня высокой грезой
Будь нежна в последние мгновенья
Жизнь, не уходи с угрозой
А умри улыбками и пеньями

* * *

…Потеряны светы и кануло все
Утрачены чудные силы, –
А как оглянусь за плечо –
Могилы чернеют, могилы…

* * *

О, кто б мое сердце раздвинул –
Раскрыл бесконечным кольцом –
Принять все сиянья небес
И шопот истлевших могил

* * *

Мартелии *

Истории моей смерти

[1919]

27 ст. ст. Январь 1918 год.

Гнилой Угол

Хай-шин-вей

Комната Таланы Сольвейг

Сос

ВЕНЕДИКТ МАРТ

ЭДГАРУ ВЕНЕДИКТОВИЧУ

МАРТУ

моему первенцу покойному

сыну.

Жених черный

Я зимой на кладбище поймал Ворона.

Он прожил со мной до весны.

* * *

На исходе Марта я купил два обручальных кольца. –

Одно я привязал к крылу черному, – другое – проглотил – в сердце.

Я обручился с Вороном.

Скорбно поцеловал его мигающие глаза. И он отлетел от меня на исходе Марта.

* * *

…Солнце будет играть у крыла черного.

Луч солнца раздробится на золотом кольце…

И луна! и звезды!

Не тронут черви в сердце трупа кольца.

– Минуют черви.

Щель

Посвящаю Серафиме Захарьевне Лесохиной – жене моей.

27 ст. ст. Январь 1918 год.

Было так тесно, так тесно! Смерть приплюснула меня. Доски были ароматны… но так угрюмы, так строги! Было безысходно темно в гробу. И я стиснул веки до нервов.

И долго я тосковал в буднях зимы и смерти.

Весной приползли черви. Остановились в гробу.

Я был так рад, тронут визитом живых! Ведь я отвык от жизни!.. Последние гости, черви – они изласкали меня до костей.

…Толпы червей разнесли меня в Бессмертье!

И в смерти – щель!

Я скрылся в траве. – Прорвался травой…

– Знаете о чем шептали те травы! –

– «Подайте коровьи желудки – Март хочет снова к человеку!»…

Слезы черные

Драгоценному Николаю Варфоломееву.

27 ст. ст. Январь 1918 год.

Я растерзал ночь. Черные клочья я расшвырял по углам комнаты…

– Но за окном!!!: –

Она давилась в стекла!

Упорная мгла просочилась черной кровью в стекла!.. У подоконника – на полу запекалась. Черное пятно – лужа мглы!

Я смыл и это пятно: – Смыл лучами свечи. Поставил свечу на подоконник!

Язык желтый лизал фитиль и мглу заоконную.

Трепетали в углах скомканные клочья ночи.

Уязвленно и пытливо моргали углы комнаты…

Вдруг раскрылась дверь.

Вошла тусклая Пустыня…

Как шлейф шуршал песок у порога.

Пустыня раздвинула ребра мои и простерлась в сердце моем.

Как шлейф шуршало сердце в песках…

Я угорел Пустыней: –

– Все морщины тревожно собрались на лице моем. Глаза насторожились косо. Веками стряхнул слезы. Стиснул губы.

Зубами врезался в сердце!

* * *

– Довольно!!!: –

И я из флакона выплеснул чернила в лицо зеркала!

– Черный ответ.

* * *

– На, Зеркало… Возьми эти клочья и вытри черные слезы.

Стекало и запекалось.

Обряд на полуночи

Канеда-сану.

27 ст. ст. Январь 1918.

Звезды зябли на сучьях осенней мглы.