Выбрать главу
И только в судорогах ожога Трещащий масляный фитиль Мизинцы выпрямит… и оба Прильнут на скомканный настил!
В игле проворной и вертлявой Кусочек черный запестрит Горящий опиум – отрава Взволнует пьяный аппетит.

Ду-хэ

(Одинокий журавль-аист)

По эпитетам китайских поэтов и художников.

– Там отшельник поэт В уединеньи живет, – – Ты – изнебесный привет, – Свой остановишь полет. – Только не стаишься ты, – О, одинокий журавль!.. Не распугает мечты Твой молчаливый привал. – Гость прилетелый-святой, Ветра товарищ и друг, Посланец ты неземной, Сферы эфира в мой круг! – Если ты крикнешь порой Небо услышит твой крик! Разве сравнится с тобой Кто из пернатой родни?!.. – Особняком среди них Ты несравнимый стоишь!.. Что с высоты запленил – В глыбах молчанья стоишь. Только отшельник-певец С дружбой стремится к тебе И разделяет поэт Твой одиночья удел. Кормит и поит тебя… В высь отпускает… и вот, Взоры с восторгом следят Твой одичалый полет! – И восхищает мечту Радость подьятия вмиг! Точно поэтовый Дух В образе ярком возник. – Тихая лютня… Журавль! Вот обстановка: мое! Вот что приемлет в горах Уединенья жилье.

На любовных перекрестках причуды*

Новелла-миниатюра
(1922)

Серафиме Захарьевне

ЛЕСОХИНОЙ –

Жене моей посвящаю

Автор.

Харбин, Март 1922 г.

Почтовая марка*

Рассказ из современной японской жизни

Егучи-сан – стройная прекрасница!

Ее диво-пышные волосы, всегда причудливо-грандиозно причесанные, отличали ее от подруг.

Необычаен был для японки ее тонкий нос с еле заметной горбинкой.

Когда Егучи-сан смеялась, или раскрывала свой маленький ротик, чтобы говорить, – на прекрасных, белоснежных зубах ее, казалось, играли, дробились солнечные блики.

Наряжалась Егучи в изящные цветные кимоно, разрисованные ее любимыми цветами: стройными, легчайшими ирисами; пышными, мохнатыми хризантемами, или нежными цветущими ветками Сакуры. В просторных складках широких подрукавников ее всегда лежали: душистый шелковый платок, узорчато-резной складной веер и легкие краски для губ и щек.

Отец Егучи любил и баловал свою единственную дочь. Дарил ей европейские – такие странные для Егучи – наряды; приносил редкие картины, книги, дорогие безделушки.

Однажды он возвращался с дочкой с концерта, который давали в английском клубе проезжающие в Америку гастролеры.

Егучи-сан более всего поразила игра на рояле. И ей показались такими игрушечными и несерьезными ее кото и шамисен – инструменты, на которых она училась играть с детства далечайшего.

О своем разочаровании в родных инструментах девушка рассказала с болью отцу…

Вскоре, в день, когда Егучи-сан исполнилось восемнадцать лет, в их бумажный изящный домик на горе, много людей внесли громоздкий черный рояль и поставили его на хрупкие желтые циновки – в комнату девушки.

В это время Егучи-сан не было дома – она уходила покупать «Сакано-пан» – корм для рыб.

Их было много – золотых и черных рыб, и они всегда резвились под ее окном в широком искусственном пруду.

С покупкой в руках вошла девушка в сад, нежно-приветливо оглядела разнообразные яркие цветы, апельсиновые деревья и карликовые сосенки, которые судорожно и цепко лепились на причудливых каменьях-островках пруда.

Девушка раскрошила длинные куски сакано-пан и стала шаловливо бросать маленькие кусочки рыбам.

Ее смешила и забавляла вечная борьба черных с золотыми – из-за пищи. Золотых рыб было больше, но черные – крупнее, прожорливей и сильнее. Золотым ничего не доставалось.

Егучи-сан, смеясь, обежала пруд и быстро подошла к окну, чтобы взять сетку на длинной бамбуковой палке, – этой сеткой она отгоняла злых черных рыб от пугливых золотых…

Подошла к окну… Вскрикнула и замерла… На щеках выступили пунцовые крапинки румянца…

Раскрытый рояль показался ей в маленькой скромной комнате каким-то громадным чудовищем с оскаленными зубами – рядом клавишей…

Забыла о рыбках, побежала, как-то дико прискакивая, к отцу и благодарная стала гладить его седую голову, морщинистые, сухие щеки.