Мой яд, мою отраву, –
Нашел в мечте своей;
В мечте достигнуть славу
В сердцах глухих людей.
Песенцы*
(1917)
Ивану Александровичу
Рязановскому
посвящает автор.
«В потемках томится, блуждает…»
В потемках томится, блуждает,
Творится при таинстве снов,
В безвестных путях отражает
Пучин непроходное дно.
Вбирает из чаши наследной
Волшебно-завещанный сок.
И радость рожденья победно
Встает в очертании слов.
Искрятся сознанья зарницы
И рушится трепетный плен,
В рожденном живут вереницы
Убитых забвеньем колен.
С.-П.-бург.
1 апрель 1916 год.
Песенцы
Чай-чин-юн – желтолицый китаец
«Песенцы» мне свои напевал,
«Песенцами» он песенки звал.
И мечтою в Чифу улетая,
Тонким голосом долго слова
Он тянул, как ночная сова.
И глаза в узких щелях блистали, –
Взгляд их дико тоскливый скучал,
Душу песен я в них замечал.
С Чай-чин-юном навеки расстались:
На чужбине в тоске он зачах,
«Песенцы» что читал я в очах, –
Хай-шин-вэй вспоминая, слагаю.
С.-П.-бург
1915 год.
Хай-шин-вэй – китайское название города Владивостока. В буквальном смысле значит: Великий град трепангов.
В курильне
Зорко и пристально взглядом стеклянным
Смотрит курильщик на шкуру тигрицы –
Некогда хищного зверя Амура.
Чтобы отдаться объятиям пьяным,
Женщина с юношей ею прикрылись.
Смотрит курильщик, как движется шкура.
Странны, познавшему опия сладость,
Страсти животные к женщинам низким,
Страсти мрачащие души немудрых.
Тихо в курильне и душно от чада,
Редко шипение лампы при вспышке,
Вздохи… чуть слышится шепот под шкурой.
Тени и блики на желтых циновках.
Дым поднимается темным туманом.
Курят в молчании желтые люди.
Мак, точно маг-чаротворец багровый,
Явь затемняет обманом дурмана,
Чадные грезы тревожит и будит.
С.-П.-бург.
1916 г. 4 февр.
У Фудзядяна*
Как мандарин торжественно-спокойно,
Сжимая трубку в теплой рукавице,
Купец-китаец едет на ослице.
За ним с кнутом бежит погонщик стройный
Держась за хвост ослицы утомленной,
Напев твердит сонливо-монотонный.
В его косе вплетен шнурочек белый, –
Знак траура по близком человеке.
Покинул близкий кто-то мир навеки.
Крадутся тени сумерек несмело,
Осенний ветер в травах наклоненных
Творит сухой напев шуршаньем сонным.
Вот фанзы Фудзядяна видны взору.
Спешат седок, погонщик и ослица:
Седок к жене, погонщик – накуриться,
Ослица повалиться у забора.
С.-П.-бург.
14 января 1916 год.
На Амурском заливе*
Посв. Николаю Амурскому
«Юлит» веслом китаец желтолицый.
Легко скользит широкая шаланда
По тихой глади синих вод залива.
Пред ним Востока Дальнего столица –
Владивосток за дымкою тумана.
На склонах гор застыл он горделиво.
Как всплески под кормою монотонно
Поет тягуче за веслом китаец
Про Хай-шин-вэй – «трепангов град великий».
Над ним в далях небес светлозеленых
Полоски алые в томленьи тают
И звезды робко открывают лики.
С-П.-бург.
19 февраля 1916 год.
Мой гипсовый череп*
За лишний полтинник
Какой-то китаец
Заставил смеяться
Мой гипсовый череп.
И вечно смеется
Застынувшим смехом
Беззвучно, без дрожи
Мой гипсовый череп.
Средь мертвого хлама
Недвижных вещей
Один лишь смеется
Мой гипсовый череп.
Лампада мерцает
В дрожании жутком,
И свет озаряет
Мой гипсовый череп.
Из впадин глубоких,
Бездонных во мраке, –
Глядит в мое сердце
Мой гипсовый череп.
С.-П.-бург.
1916 год.
В чайном домике*