А генеральша была важная и занималась благотворительностью. Черт к ней не заглядывал, потому что у нее своих двое на побегушках состояли, молодых, юрких, на дамский вкус.
Дела у генеральши было по горло. Сидела сам-четверть с секретарем и чертями, какие-то ярлыки наклеивали — благотворительный базар с лотереей устраивали.
Подошла Глашка к генеральше, забегала глазами.
— Я, говорит, барыня, человек не богатый, но оченно хочу помочь тому, кто беднее меня. Примите от меня христараднику двадцать копеек. Вот тут у меня руль, так вы, будьте добры, дайте мне восемь гривен сдачи.
Сунула рубль в кружку, генеральша дала ей сдачу и еще сказала секретарю «се тушан!»[52].
А черт кубарем вылетел из комнаты. Осрамила дурища его рубль, на богоугодное дело из него двугривенный вылущила. Одурели они все, живьем в рай лезут.
И так его всего от конфуза разломило, что забился он в угол под книжную полку, взбил комок пыли себе под голову и завалился спать.
Проснулся черт только через два дня. Прислушался — на генеральшиной половине деньгами звякают.
Крякнул, пошел помогать.
Там генеральша с секретарем благотворительную выручку считала и расходы расписывала.
Считали, писали, писали, считали и подвели прибыль — ровно один рубль.
И начали спорить. Секретарь говорил, что не стоит из-за одного рубля огород городить, бумаги писать, ведомость пачкать. Не получили, мол, прибыли, да и баста. А генеральша чего-то заупрямилась. Вертит рубль в пальцах:
— Нет, говорит, с какой же стати! Вот тут какая-то бедная прачка Потаповна нашему обществу прошение подавала. Выдадим ей этот рубль. Нам это ничего не стоит, а ей может быть жизнь спасет. Я знаю, что и наши труды должны быть вознаграждены, но будем великодушны пур ле повр[53]!
Она подняла глаза к небу и была так чиста и величественна, что секретарь молча склонился и поцеловал по очереди обе ее руки, причем в одной из них черт увидел свой меченый рублик. Тут с ним сделались корчи.
— Как! Тот самый рубль, который мы с генералом от Потаповны отняли, к ней же и возвращается, да еще накрутил столько добрых дел по дороге! После этого — нет больше неправды на свете и незачем мне жить!
Плюнул черт в благотворительную генеральшину кружку и пошел вешаться. Влез в платяной шкаф, разыскал генеральский мундир с орденами и прямо на Анненской ленте и повесился.
Туда ему и дорога!
На что такой черт годен? Стар, слеп, дальше своего носа не видит и при этом, между нами будь сказано, круглый дурень. Потому что не будь он дурнем, так и не глядя догадался бы, что Потаповнин рублик был фальшивый!
Прочее
Фабрика красоты
Культура шагает вперед огромными шагами. Мы, вчера еще ползавшие по земле, сегодня вознеслись, как мошкара в небо, и можем плюнуть на шляпу врага с высоты пятисот метров.
Пока что, воздух, кажется, заполнил все головы и вытеснил из них другие мысли. Даже самые кокетливые женщины между двумя примерками и тремя портнихами толкуют о том, что «воздушные шары летят оттого, что в них электричество», и что «Ефимов может легко подняться на десять милиграммов, если захочет», и прочие учености.
Не сегодня-завтра преодолеем тяготение и вылетим из атмосферы, за планеты и солнца, прямо туда, где, по свидетельству народной мудрости, находятся чертовы кулички.
Но культура, двинув нас на воздух, не оставила без внимания и наших мелких домашних делишек.
Она давно унесла на чердак толстые, сборчатые драпировки, в которых мухам было так уютно воспитывать свое молодое поколение, выбросила бархатные скатерти, мягкие кресла и толстые, наглухо прибитые ковры. Потом все вымела и вымыла и поставила в гостиную такую мебель, на которой не засидишься: прямо, жестко и неуютно. Вместо прежнего развалистого, мягкого кресла с подушками по бокам, под спиной и под головой выдумала сквозной деревянный стулик, такой гладкий, такой лакированный, что посмотришь — и, кажется, будто от него дует.
Во всем гигиена. Во всем забота о нашем здоровье.
Но и красота не в загоне. В этом я имела случай убедиться.
Во всех больших городах учреждены теперь «институты красоты», которые и рассылают по всему земному шару свои воззвания.
Составлены эти воззвания ярко, убедительно, с полным пониманием эстетических требований каждого. «Самая совершенная красота невозможна, если при неправильных чертах лица кожа ваша шероховата и покрыта веснушками, угрями и красными пятнами».
И разве это неправда? Возьмите хоть Венеру Милосскую, сделайте ей неправильные черты лица и покройте ее кожу пятнами — много останется от ее хваленой красоты?
Воззвание оканчивается добрым советом и утешением: «Для устранения всех этих недостатков, составляющих бич вашей жизни, вы должны немедленно выписать наш крем „Красотин“ (банка — пять рублей, две банки — десять), и уже после двухдневного употребления такового ваша красота достигнет такого развития, что многие даже удивятся.
Рекомендуем также нашу пудру „Красотин“ (коробка — рубль, две коробки — два рубля), которая придаст вашим чертам немедленную интеллигентность».
Далее следуют благодарственные отзывы от герцогини Подваршавской, княгини Щпукферботен, графини Афанасьевой и баронессы Иванюковой, в которых эти почтенные дамы свидетельствуют о полном своем возрождении. «Теперь для меня жизнь стала чашей наслаждений, с тех пор, как лицо приобрело притягательную силу после четырех банок вашего уважаемого крема. Пришлите мне еще четыре уважаемые банки и три коробки вашей почтенной пудры».
Иногда вместо воззвания фабрики красоты высылают целые каталоги, которые в два дня не просмотришь.
Чего там только нет! С интуицией существа сверхъестественного составители этого каталога угадали все самые неожиданные, самые едва уловимые, неприятности, которые могли бы повредить вашей красоте. Есть вещи удивительные и для простых душ непонятные.
Например, следующий предмет, по-видимому, очень полезный, потому что стоит он шестнадцать рублей, а в футляре из красного шагреня — на пять рублей дороже: «аппарат для утомления носа».
Я совсем не понимаю, что это значит! Разве у красавиц нос непременно должен иметь утомленный вид?
Я даже спрашивала объяснения у знакомых дам.
Одна, очень умная и деловитая, ответила, что раз есть такой аппарат, значит, это нужно.
А другая стала спорить, что это опечатка, и что нужно читать: «утоление носа».
Я сказала: «Ага! Так вот оно что!» Но, по правде говоря, растерялась еще больше. Еще утомить нос, если уж так захочу блистать красотой, я бы еще, куда ни шло, могла, но утолить — что же это такое? И разве есть у носа какие-либо высшие потребности?
Чувствую, что зерно каталога упало на каменистую почву. Француженка — та бы живо поняла. А уж где нам, лентяйкам, нос утомлять!
Затем нашла я в каталоге «палочку для вынимания соринки из глаза. Тринадцать рублей, в футляре из красного шагреня — восемнадцать».
Какая предусмотрительность! Речь ведь идет не об евангельском бревне, а о крошечной соринке, — и какая заботливость! Я решила непременно купить палочку и даже в шагреневом футляре. По крайней мере, хоть относительно соринки в глазу буду вполне обеспечена и спокойна.
За соринкой следовала мазь для «омолаживания век». Причем обещалось, что «после двухдневного пользования этой мазью веки у вас столь омолодятся, что даже знакомые первое время не будут узнавать вас».
И представляется мне, что иду я после «двухдневного пользования» по улице. Знакомые в ужасе шарахаются в сторону, не отвечая на мои приветствия, а прохожие говорят друг другу:
— Посмотрите, ради Бога! Какие молодые веки на этой старой харе! Черт знает, что такое!
Еще много чудесного заключает в себе каталог фабрики красоты. Чудесного и соблазнительного, против чего вряд ли устоит даже самая благоразумная женщина.
Например, «васильковая вода, придающая глазам выражение». Найдется ли на свете человек, который откажется от этой васильковой воды? Хотелось бы только знать, какое именно выражение придает она глазам? Человеческие глаза — машина хитрая и могут выразить такую штуку, за которую вы васильковую воду, пожалуй, не поблагодарите.