Но ученики не хотели понимать ни убеждений, ни призывов, ни примера Тансыка, Гонибека, Урбана и по-прежнему отказывались идти к машинам. Они охотно вернулись на земляные и на всякие другие ручные работы. Чтобы вернее обезопасить себя, старательно обходили машины, уступали им дорогу, вокруг малоподвижных, как экскаваторы и компрессоры, протоптали окольные дороги. Было очевидно, что страх перед машинами старательно возбуждается и поддерживается кем-то. Но кем, как?..
— Вредительская агитация, — твердил Фомин.
— Где, чья, какая? Укажи! — горячился Козинов, бессильный найти врага. — Усевича, Панова, Ключарева нет. А больше?! Тут не иначе — религиозное.
— Чепуха! — говорил Фомин о предположениях Козинова: никаких упоминаний о религиозном страхе перед машинами и огнем у казахов он не нашел в книгах.
В этот момент, когда ни партком, ни рабочком, ни администрация не знали, как вернуть учеников к машинам, на участке появился Айдабул. Одетый в новый ярко цветистый халат, с лицом, сально сияющим от удовольствия и гордости, он въехал в городок с караваном саксаула на переднем верблюде.
Удивленье было необычайное: водовоз бросил бочку, позабыв завернуть кран, сторожа саксаулового склада захлопали в ладоши и закричали:
— Ай-яй! Ай да Айдабул! Где ты достал такой нарядный халат?
Казах вместо ответа отвернул полу халата и показал шелковую подкладку. Удивительные новости следовали одна за другой: когда старшего караванщика Джаирова позвали в хозяйственную часть, он взял с собой и Айдабула. Из хозчасти они прошли в кооперацию и там получили десять кусков мануфактуры, мешок сахару, ящик махорки, много-много чаю.
Погонщики уносили добро, Айдабул же разгуливал по лавке и важно приговаривал:
— Вы не забудьте чего-нибудь, не потеряйте!
И наконец самое потрясающее — Айдабул показал кассиру какую-то бумажку, и тот выдал ему толстую пачку денег. Правда, Айдабул их передал немедленно Джаирову, но получил ведь он. А это разве не главное?!
После работ все казахское население городка собралось к месту, где отдыхали погонщики, всем хотелось узнать, что за важную должность получил Айдабул.
— Член правления, — сказал Айдабул и, чтобы показать еще раз свое могущество, сплюнул в сторону конторы и прибавил: — Вот ваш начальник!
Действительно, Айдабул был членом правления артели, перевозившей саксаул. Изгнанный с постройки, он пошел к Джаирову и попросил работу. Джаиров, бывший председателем артели, сначала сделал его рабочим на заготовке саксаула, потом своим помощником и подарил халат, достойный такой важной, такой высокой должности.
Обычно караваны оставались в городке всего несколько часов и потом снова уходили в степь: вокруг городка не было достаточно тучных пастбищ, чтобы устраивать долгие привалы. Но на этот раз Джаиров решил задержаться и велел погонщикам поставить для него юрту. У нет были какие-то очень важные дела к погонщикам других караванов. Он так и ответил Козинову, когда тот, озабоченный саксаулом, поинтересовался — долго ли намерены отдыхать?
— Важные дела. Буду ждать другой председатель и член правления.
— А если они не придут с неделю?
— Скоро будут, наша знает.
Рядом с джаировской юртой развели громадный костер. Около него работала целая компания погонщиков: одни устанавливал на огонь котел, другой резал барана, старательно собирая всю кровь в тазик, трое пекли лепешки. Еще два баранчика лежали связанными, приготовленными под нож.
«У нас телефон, телеграф, и мы ничего не знаем. А Джаиров готовит жарево и не боится, что оно остынет», — с завистью подумал Козинов.
Немного погодя в городок пришли еще два каравана. Все председатели и члены правления сошлись в юрту Джаирова и так жадно принялись за плов и кумыс, точно это и было тем важным делом, ради которого они объявили дневку с ночевкой.
Айдабул разносил плов, кумыс, давал распоряжения людям у костра, где готовилось новое угощение, и охранял юрту от завистливой любопытной толпы неприглашенных. По временам, повинуясь приказаниям Джаирова, он манил из толпы то одного, то другого, вводил в юрту и угощал. Некоторых, особенно милых сердцу Джаирова, он еще награждал плитками кирпичного чаю, осьмушками махорки и участливо выспрашивал:
— Как идет работа? Ты ученик? Как машина? Ой, машина!.. — Айдабул в ужасе закрывал лицо рукавом халата и ласково выталкивал гостя из юрты.
Среди любопытствующих появился Гонибек с домброй. Джаиров сам ввел его в юрту и усадил в круг к столу Гонибек, известный акын, друг Тансыка, уже помощник тепловозного машиниста, был слишком большим человеком, чтобы доверить его Айдабулу, и Джаиров сам подносил ему кумыс, сам выбирал для него лучшие куски баранины. Когда Гонибек угостился, Джаиров попросил его спеть что-нибудь, приятное своему уху, уху гостей и уху хозяина юрты.
Гонибек оглядел весь круг собравшихся, поласкал домбру, точно хотел задобрить ее, чтобы она не упрямилась, и начал не спеша, распевно сочинять, закрыв глаза:
— Что может быть приятнее встречи старых друзей за сабой крепкого выдержанного кумысу? Если меня пригласит сейчас самая красивая девушка, какую знает степь, я скажу: «Подожди, красавица! Дай мне упиться мудростью мудрых!» Рядом со мной, о правую руку, Джаиров. У него больше сотни верблюдов, а бараны покрывают такую степь, что ее не проскачешь на коне за день. Джаиров тридцать лет был хозяином караванной дороги на Китай. Ни один тюк хлопка и шерсти, прошедший этой дорогой, не миновал спины джаировских верблюдов, каждый дал Джаирову пользу. Теперь мы строим дорогу, шерсть и хлопок скоро поедут в вагонах. Но Джаиров не такой человек, чтобы его учить. Он стал председателем артели, вместо шерсти возит саксаул и от каждого сука получает барыш.
По левую руку от меня Шамазет, хозяин другой караванной дороги. У него тоже много верблюдов и баранов. Он тоже председатель правления, возит муку и овес, получает большие деньги.
Против меня Карим-бай. Он на третьей караванной дороге собрал мудрость и деньги.
— Довольно! — в один голос прервали Гонибека Джаиров и Карим-бай. — Мы знаем это.
Гонибек открыл глаза, поглядел на Джаирова, у того почему-то дрыгала нижняя челюсть и жесткая курчавая борода подплясывала. Поглядел на Карим-бая, который крепкими желтыми зубами скрипуче грыз бараний мосол, и спросил:
— Может, уху хозяина приятно послушать про машины?
— Не надо, Джаиров хочет жить. — Караванщик развалился и сделал вид, что засыпает.
Гонибек вышел к кострам погонщиков.
— Проклятый акын, — вслед ему проворчал Джаиров. — Стукнуть по голове саксаулом, пускай потеряет память.
Всю ночь до самой той поры, когда экскаватор оповестил гудком о начале нового дня, все казахское население городка провело около костров среди погонщиков. Тут ни было ни кумысу, ни крепкого чая, как у Джаирова, и баранины каждому досталось совсем по маленькому кусочку, но зато целую ночь можно было дышать запахом степи, верблюдов, аулов; и всю ночь рассказывались редкие новости, привезенные со всех концов Казахстана.
Новости были так интересны, что Гонибек позабыл ради них и сон и отдых.
— На северном строительстве все казахи ушли с дороги. Русским надоело строить одним, и они тоже уходят. Подул ветер, и от дороги не осталось ничего, ровно ничего, — песок. Ха-ха-ха!
— Ты сам видел это? — спросил Гонибек рассказчика.
— Нет. К Джаирову приезжал друг, он видел.
— На пятом участке машина убила казаха. Тогда казахи разбили все машины и сожгли.
— А это кто видел?
— Другой гость Джаирова. Женщина, которая уехала на саксаул, отняла у погонщиков всю водку. Это я видел сам. Она поссорилась с мужем и осталась одна. Плохо ей будет. Злой человек вспомнит водку… Ой, плохо будет!
По дороге домой Гонибек встретил Тансыка, отвел в сторону и сказал:
— Шибко интересное дело. На севере все казахи…