— Давно. Знаешь, милый, я приняла одно решение... Только, дружок, не спрашивай, потом узнаешь.
Они прошли в столовую, где сияющий от счастья самовар в клубах пара без умолку о чем-то лепетал.
Опять продолжалась было прерванная чистая, спокойная, настоящая жизнь. Елена Ивановна читала у самовара журнал, инженер думал о прокладке бетонных труб на сто пятнадцатой версте. Висячая лампа ровно наполняла комнату яркой белизной.
IV
В небольшой, чисто выбеленной, без всякой мебели, кроме стульев, комнате сидело трое, дожидаясь.
Борщ, с красным загорелым лицом, огненно-рыжей копной на голове, с бегло-выискивающим взглядом из-под насупившихся красных бровей, в нанковом, насквозь пропитанном бараньим жиром и пахнувшем кровью кафтане.
Старуха, худая, жилистая, из тех старух, что перестают колотиться и работать только с последним вздохом.
Женщина в платке. Она неподвижно сидела в сторонке; и из-за платка безучастно смотрело измученное молодое лицо в тонких бледных морщинах.
В соседней комнате торопливо, нервно, в десятый раз мыла слегка дрожавшие руки Елена Ивановна в белом переднике.
Стол был загроможден склянками, баночками.
Елена Ивановна подошла к двери, постояла в нерешительности, приоткрыла и робко пригласила:
— Пожалуйте.
Борщ поднялся всей своей рыжей громадой, точно занял всю комнату, и, уверенно и гремя сапогами, прошел к Елене Ивановне.
— Ну, что вы... на что жалуетесь?.. Где у вас болит?.. — конфузясь и краснея, виновато проговорила она.
— Первое, что хряшки, — хрипло забасил Борщ, — опять же поясница, а также в спине колотье, а по ночам голова, к тому же зубы и в ноги вступает, а когда за обед садимся аль вечерять, аппетит окончательно скорежит, в рот не пропхаешь.
Он замолчал, а Елена Ивановна густо покраснела.
Но Борщ, такой же рыжий, косматый, свирепо смотрел без малейшей усмешки.
Елена Ивановна, трясясь, стала спрашивать:
— Вы простудились? Не были ли вы под дождем когда-нибудь? Не продрогли ли?
— Опять же, — басил Борщ, не слушая, — в коленках смутьянит, а также шея беспокоится...
— Нет, уж вы подождите, вы мне по порядку. Что у вас прежде всего заболело? Давно? И не припомните, при каких это обстоятельствах было?
Борщ, что-то отыскивая, лазал главами по потолку, подняв рыжие космы бровей. И вдруг заговорил, просительно изогнув брови, тонким басом:
— Барыня... милостивая... не откажите... главное, взяться нечем... семья... кабы один, слова бы не сказал... семья... хоть бы маленечко на ноги стать... передохнуть... передышку бы... не оставьте... век богу молить...
— Да что такое?.. Что такое?..
— Государыня, не велите семье пропадать, велите миловать...
— Но, послушайте, ведь я не доктор... Я только хотела помочь в легких случаях... А если что трудное, так нужно к доктору. Как только приедет на станцию, я с ним поговорю относительно вас, он очень внимательно отнесется к вам...
Борщ всей тушей грохнулся на колени.
— Государыня-барыня, не велите казнить, велите миловать...
— Да что вы! Что вы!.. Встаньте, ради бога... встаньте же, я вас прошу.
И она старалась поднять его, хватаясь за вонючий кафтан.
— Не подымусь, покеда, барыня, не смилостивитесь...
— Да скажите же, что вам нужно?
— Пропадает семья... только б на ноги стать... Сами знаете, с борщу да с каши какая прибыль... Хочь бы маленький куренек... чисто задохлись в землянке... всего не хватает пяти красненьких... сруб купил, тесу на крышу не хватает...
Елена Ивановна пунцово покраснела, как будто ей плюнули в лицо. Она торопливо порылась в кармане, достала портмоне, выбрала какие были бумажки и, скомкав, и все такая же красная, как пион, сунула ему.
— Вот... сколько могу... деньги у мужа...
Борщ взял деньги, поднялся с колен, аккуратно расправил, спрятал в карман, лицо стало обычно-будничное, хмуро-озабоченное, и заговорил спокойно густым басом:
— Покорно благодарим... истинно, спасение семьи... по гроб жисти, дай вам, господи, чего сами пожелаете...
Он низко поклонился и, загородив отворившуюся дверь, вылез из комнаты.
Старуха метнулась.
— Скольки?
— Нискольки. — И ушел.
Старуха остановилась перед Еленой Ивановной, подобострастно сложив руки на тощем животе, и стала низко и подряд кланяться, как послушница перед игуменьей.
— Что у вас? — упавшим голосом проговорила Елена Ивановна.