Г л а в а II
Ты бросаешь зеленый озерный край,
Охотничий дом над водой,
В этот месяц июнь, в этот летний рай,
Дитя, расстаешься со мной!
«Воспоминания женщины»
Идти оставалось уже немного. Отыскав поляну с родником, Непоседа правильно определил направление и теперь подвигался вперед уверенной поступью человека, знающего, куда ведет дорога.
В лесу стоял глубокий сумрак, однако ноги легко ступали по сухой и твердой почве, не загроможденной валежником. Пройдя около мили, Марч остановился и начал озираться по сторонам. Он внимательно рассматривал окружающие предметы, задерживая иногда взор на древесных стволах, которые валялись повсюду, как это часто бывает в американских лесах, особенно там, где дерево еще не приобрело рыночной ценности.
— Кажется, это то самое место, Зверобой, — наконец произнес Марч. — Вот бук рядом с хемлоком [22], вот три сосны, а там, немного поодаль, белая береза со сломанной верхушкой. И, однако, что-то не видно ни скалы, ни пригнутых ветвей, о которых я тебе говорил,
— Сломанные ветви — нехитрая примета для обозначения пути: даже самые неопытные люди знают, что ветви редко ломаются сами собой, — ответил собеседник. — Поэтому они возбуждают подозрение и наводят на след. Делавары доверяют сломанным ветвям только во время всеобщего мира да на проторенной тропе. А буки, сосны и березы можно увидеть всюду, и не по два или по три дерева, а десятками и сотнями.
— Твоя правда, Зверобой, но ты не принимаешь в расчет их расположения. Вот бук и рядом с ним хемлок…
— Да, а вот другой дуб и другой хемлок, любовно обнявшись, как два братца или, пожалуй, поласковее, чем иные братья. А вон еще и другие… Все эти деревья здесь не редкость. Боюсь, Непоседа, что тебе легче выследить бобра или подстрелить медведя, чем служить проводником на такой непроторенной тропе… Ба! Да вон и то, что ты ищешь.
— На этот раз, Зверобой, это одна из твоих делаварских выдумок! Пусть меня повесят, если я вижу здесь что-нибудь, кроме деревьев, которые столпились вокруг нас самым странным образом.
— Глянь-ка сюда, Непоседа! Разве ты не замечаешь вот здесь, на одной линии с этим черным дубом, склонившееся молодое деревце, которое поддерживают ветви кустарника? Это дерево было засыпано снегом и согнулось под его тяжестью; оно никогда не смогло бы снова выпрямиться и окрепнуть. Рука человека помогла ему.
— Это моя рука помогла ему! — воскликнул Непоседа. — Я увидел хрупкое молодое деревце, приникшее к земле, словно живое существо, согбенное горем, и поставил его так, как оно стоит теперь… Ну, Зверобой, я должен признаться, что у тебя в лесу действительно острое зрение.
— Мое зрение становится острее, Непоседа, оно становится острее, я допускаю это, но все же у меня еще глаз ребенка по сравнению кое с кем из моих краснокожих знакомых. Взять хоть Таменунда. Правда, он теперь так стар, что лишь немногие помнят, каким он был во цвете лет, однако ничто не ускользает от его взгляда, больше напоминающего собачье чутье, чем зрение человека. Затем Ункас, отец Чингачгука и законный вождь могикан; от его взгляда тоже немыслимо укрыться. Я делаю успехи… допускаю, что делаю успехи… но мне еще далеко до совершенства.
— А кто такой этот Чингачгук, о котором ты так много толкуешь, Зверобой? — спросил Непоседа, направляясь к выпрямленному деревцу. — Какой-нибудь бродяга-краснокожий, конечно?
— Он самый лучший из бродяг-краснокожих, как ты их называешь. Если бы он мог вступить в свои законные права, то стал бы великим вождем. Теперь же он всего лить храбрый и справедливый делавар. Правда, все уважают его и даже повинуются ему в некоторых случаях, но все-таки он потомок захудалого рода, представитель исчезнувшего племени. Ах, Гарри Марч, тепло становится на сердце, когда в зимнюю ночь сидишь у них в вигваме [23] и слушаешь предания о стародавнем величии и могуществе могикан!
— Слушай, друг Натаниэль, — сказал Непоседа, останавливаясь и заглядывая прямо в лицо товарищу, чтобы придать больше весу своим словам: — если человек верит всему, что другие люди считают нужным говорить в свою пользу, у него создается преувеличенное мнение о них и преуменьшенное о себе. Краснокожие — известные хвастуны, и, по-моему, добрая половина их преданий — пустая болтовня.
— Не стану спорить, Непоседа, ты прав. Они действительно любят похвастать. Это их природная особенность и грешно не давать ей развиваться… Стоп! Вот место, которое мы ищем.
Разговор был прерван этим замечанием, и оба товарища устремили все свое внимание на предмет, находившийся прямо перед ними. Зверобой указал своему спутнику на ствол огромной липы, которая отжила свой век и упала от собственной тяжести. Это дерево, подобно миллионам своих собратий, лежало там, где свалилось, и гнило под действием постоянной смены тепла и холода, дождей и засухи. Тление, однако, затронуло сердцевину еще тогда, когда дерево стояло совершенно прямо, во всей красе своего мощного роста, подобно тому как скрытая болезнь иногда подтачивает жизненные силы человека, а сторонний наблюдатель видит только здоровую внешность. Теперь ствол лежал на земле, вытянувшись в длину на добрую сотню футов, и зоркий взгляд охотника сразу распознал в нем по некоторым признакам то самое дерево, которое разыскивал Марч.
— Ага! Оно-то нам и нужно! — воскликнул Непоседа. — Все в полной сохранности, как будто пролежало в шкафу у старухи. Помоги мне, Зверобой, и через полчаса мы будем уже на воде.
Охотник тотчас же присоединился к товарищу, и оба взялись за работу усердно и умело, как люди, которым все это не в новинку. Прежде всего Непоседа сбросил куски коры, которые прикрывали широкое дупло в одном конце ствола и, по словам Зверобоя, были положены таким образом, что скорее привлекли бы внимание, чем скрыли тайник, если бы мимо прошел какой-нибудь бродяга. Затем они вытащили из дупла изготовленную из коры пирогу со скамьями, веслами и рыболовными принадлежностями, вплоть до крючков и лесок. Пирога была отнюдь не малых размеров, но сравнительно легкая. Природа же наделила
Непоседу такой исполинской силой, что, отказавшись от помощи, он без всякого усилия поднял пирогу себе на плечи.
— Иди вперед, Зверобой, — сказал Марч, — и раздвигай кусты, с остальным я и сам управлюсь.
Юноша не возражал, и они тронулись в путь. Зверобой прокладывал дорогу товарищу, сворачивая по его указанию то вправо, то влево. Минут через десять они внезапно увидели яркий солнечный свет и очутились на песчаной косе, которая с трех сторон омывалась водой.
Когда Зверобой увидел это непривычное зрелище, крик изумления вырвался из его уст, — правда, крик негромкий и сдержанный, ибо молодой охотник был гораздо осторожнее и предусмотрительнее, чем необузданный Непоседа. Картина, внезапно открывшаяся перед ними, действительно была так поразительна, что заслуживает особого описания. На одном уровне с косой расстилалась широкая водная поверхность, такая спокойная и прозрачная, что казалась ложем из чистого горного воздуха, окруженным со всех сторон холмами и лесами. В длину озеро имело около трех миль. В ширину оно достигало полумили, а против косы даже более; далее к югу оно суживалось до половины. Берега имели неправильные очертания и изобиловали заливами и острыми низкими мысами. На севере озеро замыкалось одиноко стоящей горой, на запад и на восток от нее простирались низменности, приятно разнообразившие горизонт. Все же общий характер местности был гористый. Высокие холмы или небольшие горы круто поднимались из воды на протяжении девяти десятых берега. И даже в тех местах, где берег был довольно пологий, в некотором отдалении виднелись возвышенности.