Я охотно верил тете Далии. Мой дядюшка отличается той же странностью, какую я нередко замечал за другими толстосумами. Обсчитайте его на пенс, и он завопит как резаный. Денег у него куры не клюют, но он терпеть не может раскошеливаться.
— Если бы не кулинарные изыски Анатоля, не знаю, как бы Том выдержал этот удар. Слава Богу, что у нас есть Анатоль.
Я почтительно склонил голову.
— Старый добрый Анатоль! — сказал я.
— Аминь, — сказала тетя Далия.
Выражение трепетного восторга, которым мгновенно осветилось тетушкино лицо при упоминании об Анатоле, исчезло.
— Давай не будем отвлекаться от главного, — сказала она. — Я говорю об этих треклятых заботах, которые на меня свалились, едва я вернулась домой. Сначала вручение призов, затем объяснение с Томом, а в заключение эта дурацкая ссора между Анджелой и Глоссопом.
Я сочувственно кивнул.
— Не могу передать, как я огорчен. Ужасный удар. В чем все-таки дело?
— В акулах.
— А?
— В акулах. Точнее, в одной отдельно взятой акуле. В той самой, что напала на бедную девочку в Каннах, когда она каталась на акваплане, ты ведь помнишь?
Еще бы мне не помнить. Разве может человек, наделенный тонкими чувствами, забыть, как его кузину чуть не сожрали морские чудовища? Эта страшная история была еще слишком свежа в моей памяти.
Расскажу вкратце, что произошло. Надеюсь, вы знаете, что такое акваплан. Впереди мчится моторная лодка и тащит за собой веревку. Вы стоите на доске, держитесь за эту веревку, и лодка волочет вас за собой. Вы то и дело выпускаете веревку из рук, плюхаетесь в воду и вплавь добираетесь до доски.
Ничего глупее невозможно придумать, однако многим это занятие нравится.
Так вот, едва Анджела взгромоздилась на доску после очередного плюханья в море, как вдруг откуда ни возьмись огромная, зверского вида акула. Мчится прямо к Анджеле и на полном ходу врезается в доску. Анджела опять летит хлебать соленую воду. К счастью, ей удалось снова вскочить на доску и послать лодочнику сигнал бедствия. Он понял, что произошло, и втащил Анджелу в лодку. Думаю, вам понятно, в каком она была состоянии.
Как потом Анджела рассказывала, чудовище все время пыталось цапнуть ее за ногу, так что, когда подоспела помощь, девочка была ни жива ни мертва. Потрясенная тем, что ей пришлось испытать, она долгое время ни о чем другом не могла говорить.
— Конечно, помню, и очень живо, — сказал я. — Но разве можно из-за этого поссориться?
— Вчера Анджела рассказывала об этом Глоссопу.
— Ну и что?
— Она, бедняжка, так волновалась — глаза блестят, кулачки сжаты, как у ребенка.
— Еще бы!
— Но вместо понимания и сочувствия, на которые девочка по праву могла рассчитывать, этот болван Глоссоп, будь он проклят… Знаешь, как он себя повел? Сидел, как пень, будто она ему о погоде рассказывает, потом вынул изо рта мундштук и говорит: «По-моему, это была не акула, а бревно».
— Не может быть!
— И тем не менее. А когда Анджела дошла до того места, как чудовище выпрыгнуло из воды и чуть ее не укусило, он снова вынимает изо рта мундштук и говорит: «А-а, значит, это камбала. Совершенно безобидное существо. Наверное, ей хотелось поиграть». Представляешь?! Что бы ты сделал на месте Анджелы? Она такая гордая, такая ранимая, и это вполне естественно для добропорядочной девушки. Она ему и выложила: ты, говорит, осел, дурак, идиот и сам не знаешь, что мелешь.
Должен заметить, я вполне разделяю мнение Анджелы. Такое необыкновенное приключение выпадает только раз в жизни, и, уж если вам повезло, вы не хотите, чтобы кто-то покушался на ваши лавры. Помню, в школе нас заставляли читать «Отелло». Так там один тип, Отелло, жалуется знакомой девушке, как невыносимо ему было жить среди каннибалов. Представьте, он ей рассказывает леденящую кровь историю о вожде племени каннибалов и ожидает, само собой, что барышня, охваченная благоговейным ужасом, воскликнет: «Ой! Какая жуть! Просто кошмар!» А она вместо этого спокойненько заявляет, что все его рассказы — сплошное преувеличение и что этот самый вождь, скорее всего, не людоед, а известнейший в округе вегетарианец. Да, я целиком разделял точку зрения Анджелы.
— Неужели старина Глоссоп не пошел на попятную, ведь он видел, что Анджела не в себе?
— Даже не подумал. Стал с пеной у рта доказывать, что он прав. И так слово за слово, пока оба не пришли в бешенство. В конце концов она спросила, понимает ли он, что разжиреет, как свинья, если не перестанет объедаться пирогами и не начнет делать гимнастику по утрам. Он в долгу не остался и начал поносить нынешних девиц, которые накладывают на лицо слишком много косметики, а он этого не переносит. Они продолжали в том же духе, потом раздался громкий треск, и их помолвка разлетелась на мелкие осколки. Разумеется, я этим до крайности огорчена. Слава Богу, Берти, что ты приехал.
— Я просто не мог не приехать, — растроганно отвечал я. — Чувствовал, что я вам нужен.
— Да, очень нужен.
— Понимаю, тетя Далия.
— Не ты, конечно, а Дживс, — сказала она. — Я о нем думаю с той минуты, как все случилось. Без Дживса нам не обойтись. Никто и никогда так остро не нуждался в помощи этого человека с его незаурядным умом.
Если бы я не сидел, а стоял, я бы, наверное, пошатнулся. Однако, сидя в кресле, пошатнуться трудно. Поэтому только по лицу Бертрама можно было заметить, как глубоко уязвили его эти слова.
Пока тетя Далия их не произнесла, в моей душе царили сочувствие и любовь, я был готов на все, лишь бы ей помочь. А сейчас я превратился в ледышку. Лицо у меня окаменело.
— Дживс! — просвистел я сквозь стиснутые зубы.
— Будь здоров, — сказала тетушка. Видно, она ничего не поняла.
— Я не чихнул. Я сказал: «Дживс!»
— Вот именно. Что за ум! Второго такого нет на свете. Хочу изложить ему все как есть.
По-моему, моя холодность стала еще заметнее.
— Позволю себе поспорить с вами, тетя Далия.
— Что-что?
— Поспорить с вами.
— Поспорить? Со мной?
— Вот именно. Дело в том, что Дживс безнадежен.
— Что?!
— Совершенно безнадежен. Он утратил свою былую хватку Не далее как два дня назад я был вынужден отстранить его от дела по причине полной беспомощности. Во всяком случае, ваше утверждение, что Дживс — единственный умный человек на свете, меня возмущает. Терпеть не могу, когда сразу бросаются к нему, нет чтобы сначала посоветоваться со мной, может, я и сам сумею вам помочь.
Тетушка хотела что-то сказать, но я остановил ее властным жестом.
— Не стану отрицать, раньше я иногда считал уместным обращаться к Дживсу за советом. Возможно, и в дальнейшем я когда-нибудь прибегну к его помощи. Однако оставляю за собой право лично вникать в те проблемы, которые могут возникнуть у меня или у моих друзей, и нечего вести себя так, будто Дживс — единственный свет в окошке. Порой мне кажется, что своими успехами — бесспорно, у него случались в прошлом удачные решения — Дживс обязан, скорее, простому везению, чем выдающемуся уму.
— Ты с ним поссорился?
— Ничего подобного.
— Ты на него словно бы дуешься.
— Ничуть не бывало.
Однако, должен признаться, в ее словах была доля правды. В тот день я испытывал к Дживсу довольно сильную неприязнь, сейчас объясню, почему.
Как вы, наверное, помните, он с моим багажом выехал в Бринкли поездом, который отходит в двенадцать сорок пять, а я остался в Лондоне — у меня была назначена встреча за ланчем. Ну, так вот, перед тем как отправиться в путь, я прошелся по квартире, и вдруг — не могу объяснить, почему, мне в душу закралось подозрение, может быть, что-то в поведении Дживса меня насторожило, — таинственный голос мне шепнул: «Бертрам, загляни в платяной шкаф».
Да, мои опасения подтвердились. В шкафу висел белый клубный пиджак. Коварный малый нарочно его оставил.