— Тихо! — прервал разговоры Коля Тонкослух. — Кто-то идёт по нашему следу.
Ребята насторожились, прислушались — тишина.
— И дышит тяжело, будто из последних сил выбивается, — показывает рукой Коля в сторону леса.
Из шалаша вышли — тишина.
— А я вижу, как мелькают два жёлтых огонька, — говорит Федя Востроглаз, показывая рукой туда, где Коле слышатся шаги и тяжёлое дыхание.
— Кажется, мне сейчас придётся с кем-то помериться силой, — заявляет Андрей Сила, засучивая рукава.
Следопыты насторожились ещё пуще. Теперь уже все слышат и проваливающиеся шаги в чуть примёрзшем снегу, и хакающее дыхание, и два мелькающих жёлтых глаза.
— Может быть, лось? — спрашивает Андрей.
— Легковат на ходу, — заявляет Харитон.
— Волк, — утверждает Федя.
— Соболя это дыхание, точно, Соболя! — закричал Коля Тонкослух.
— Похоже, — соглашается Харитон.
Из темноты, утопая в снегу по брюхо, с вываленным на сторону из полураскрытой пасти красным длинным языком и сигналом на ошейнике, к костру вымахнул Соболь.
— Ура! Ура! — закричали обрадованные ребята.
Но Соболь, не обращая внимания на ликование их, деловито лёг у левой ноги хозяина, продолжая часто дышать.
Харитон вынул из рюкзака кусочек жареного мяса, дал Соболю. Соболь, не жуя, (проглотил мясо и лизнул хозяину руку и лицо.
— Это ли не будущий пограничник! — восхищался Харитон. — Какой след взял! Ведь почти в полдень мы вышли из дому.
— С острым глазом пёс, — говорит Федя Востроглаз.
— Ис тонким слухом! — вторит Коля Тонкослух.
— Силён! — заключает Андрей Сила.
Дав собаке немного поотдышаться, Харитон вложил записку в целлофановый пакетик, привязал к ошейнику и, потрепав друга по лохматой голове и поцеловав в мокрый пятачок носа, подал псу команду в обратный путь.
Соболь, взяв сигнал в зубы, махнул от костра и скрылся в ночном лесу.
Следопыты долго стояли и молча смотрели в ту сторону, куда убежал пёс.
Глава седьмая
I
Птичий гомон и грай.
В мелколесье, поближе к полям, на утренних и вечерних зорях, опьянённые весной, токуют тетерева. Их гортанная, булькающая, с чуфыканьем, песня сливается с подголосками быстрых, говорливых ручьёв и задумчивым, тихим шумом хвойного леса. В сосновом бору, взгромоздясь на толстые суки вековых сосен, поёт царь-птица северных лесов — глухарь. Его короткое «чи-чи-вря, чи-чи-вря», как шарканье напильника по ржавому железу, далеко слышно опытному следопыту. На краю болота разгулялись беспечные журавли, вытанцовывая под громкое курлыканье незамысловатый весенний танец. А на водной глади затопленного болота плещутся, прихорашиваются, ныряют, хлопают крыльями, гоняются друг за другом стаи уток, оглашая окрестность весёлым кряканьем. Столетние сухостойные ели под ударами носатых дятлов ожили и призывной, гулкой, певучей с переливами мелодией славят вошедшую в пору весну. Над лесами, над полями, над деревнями высоко в голубом небе косяками и стаями спешат на север в родные места запоздавшие птицы, роняя на землю то гусиное «га-га-га», то трубный звук лебедей.
Над полями, над луговинами с рассвета и дотемна, то шарахаясь оземь крылами, то скособочась, кувыркаются в воздухе неутомимые чибисы, крича всем встречным и поперечным и даже друг другу: «Чьи-вы! Чьи-вы!»
Скворцы не нарадуются новым скворечням, которые смастерили вешневодские пионеры и развесили на деревьях в каждой деревне у каждого дома. С утра до вечера поют и поют. А завидя хозяина дома, помогая крыльями, картавя языком, спрашивают: «Как вы тут? Как вы тут?» «Как вы тут? Как вы тут?» — высунув из скворечни голову, спрашивает скворец председателя колхоза Харитона Харитоновича, когда тот спустился с крыльца к машине.
— Да ничего, голоштанник, живём, — отвечает председатель, любуясь весёлой птицей. — Пока ты где-то гонял по тёплым странам, гляди, сколько мы новых домов поставили по деревням. Слышишь, пилорама работает, тёс пилит? Будем обшивать дома тёсом. И теплее, и красивее, а главное, обшитый дом век стоит — знай живи. Понял?
«По-ня-л, по-ня-л», — картавит скворец.
— А сейчас к посевной готовимся, вона какой звон да грохот в гаражах стоит. Думаем кубанцев по урожаю догнать. Как ты думаешь?