— А ну-ка, дайте мне! — скинув телогрейку и крутанув пшеничный ус, крикнул председатель. — Андрюша, чуть пореже! Вот так, вот так! — пошёл гвардии старшина вприсядку.
задорно подпевают трактористы, звучно хлопая ладонями то по голенищам, то по подошвам сапог.
Глава восьмая
I
Когда черёмуха белой кипенью выплеснулась из крутых берегов оврага, когда берёзы оделись в пышные зелёные гимнастёрки, когда яровые хлеба плотно укрыли вспаханную землю и тёмно-зелёными волнами переливались на весеннем тёплом ветру, а в скворечнях запищали скворчата, тогда прозвенел последний звонок последней четверти последнего учебного года для Четвёртого Харитона в Вешневодской школе.
Было шумно.
Было весело.
Было грустно.
Говорили учителя, говорили колхозники.
Говорили коммунисты. Поздравляли октябрята.
Говорили комсомольцы. Поздравляли пионеры. И все: вступаете в жизнь… вступаете в жизнь… — как будто семнадцать лет ребята шли обочиной жизни.
Гремела музыка.
Звенели песни.
В школьном вальсе кружились все — от директора школы до председателя колхоза.
Утренняя заря кумачом горит на окнах школы, а школа, как пчелиный улей, шумит и шумит, и всюду черёмуха… черёмуха… черёмуха… Не поскупилась лесная модница севера на охапки белых, нежных, как ладошки ребёнка, душистых цветов.
II
У Четвёртого Харитона двойной праздник. Вместе с аттестатом зрелости директор школы вручил ему повестку из районного военного комиссариата, в которой написано, что он, Харитонов Харитон Харитонович, для прохождения военной службы зачислен в пограничные войска Союза Советских Социалистических Республик.
— Поздравляю! — пожав крепко руку, сказал директор.
— Служу Советскому Союзу! — взволнованно ответил Харитон.
Глава девятая
I
Не успели оглянуться в хлопотах да в работе, как отзвенела дружная северная весна. Пришёл июнь месяц, и куда делись и без того короткие ночи. И солнце не знает покоя. Чуть спрячется за лес, вздремнёт часок-другой и снова красным шаром выкатывается в огненном полыми зари. Наступили белые ночи.
Дрёма белая, полуночница, совсем измучилась ото сна. Только с закатом солнца раскроет белые, душистые лепестки, как из-за леса снова красным глазом выглянет солнце, и снова дрёме приходится второпях прятать цветки и спать до вечерней зари.
А белым лилиям и жёлтым кувшинкам и вовсе спать некогда. Спрячут лепестки цветов в зелёные коробочки, только уснут, как первые лучи солнца осветят водяную гладь и разбудят. И опять качаются на тихих волнах в тихих омутах и заводях белые и жёлтые короны цветов среди полированных, больших, будто зелёные тарелочки, густо устлавших воду листьев, испуская нежный, тонкий, доступный не каждому человеческому носу аромат.
Да что цветы! Соловьи Сбились с толку — какую им славить зарю, — поют без умолку круглые сутки.
Да и люди далеко не ушли от соловьёв.
— Поспать, что ли? — скажет один.
— Да когда спать-то? — ответит другой, глянув на небосвод. — Видишь, утро начинается.
О ребятах и говорить нечего — раздеваться некогда. Да они и не раздеваются.
Только кур не коснулись белые ночи. В одно и то же время уходят они на свои насесты, и, как по часам, горланят на всю деревню первые и вторые петухи, извещая людей о ночи и полуночи, хотя на дворе день-деньской стоит.
Июнь. Много солнца. Много света. Много воздуха.
Да дожди грозовые, спорые такие, прошли — реки вылились из берегов. На глазах луга, чащи и даже пригорки оделись в буйное разноцветие трав. И скоро на заре по росе огласит округу то ли звон, то ли песня, берущая за душу человека: «Коси, коса, пока роса…» — и застрекочут сенокосилки. На глаза хлеба вытянулись в дудку и тёмнозелёными волнами переливаются на просторах полей, вот-вот на колос выйдут.
Две недели хлеба колосятся.
Две недели хлеба цветут.
Две недели зерно наливается.
— Две недели зерно созревает, а потом, — рассуждает Четвёртый Харитон, любуясь и прощаясь со своим полем, на котором они с Андрюшей, Федей и Колей трудились от зари до зари, — мои друзья приведут комбайны, и золотым ручьём потечёт зерно в кузова машин… А меня в это время здесь не будет, — вздохнул Харитон, — я на границе то ли в дозоре, то ли буду преследовать нарушителя, оставившего след на контрольной полосе… Но я вернусь к тебе, поле моё родное… Вернусь… Честное комсомольское, вернусь…