Серый лохматый пёс устроился поближе к костру и щёлкает зубами, охотясь за комарами, а комары звенят и звенят, стараясь впиться в мокрый пятачок собачьего носа.
Ночь.
Белая северная ночь.
Пламя костра не даёт тени.
Млечный Путь белесоватой дорогой разделил пополам небосвод. Мириады звёзд плывут по Млечному Пути под охраной Большой Медведицы.
А у костра под охраной пса сидит воин в зелёной фуражке, с зелёными погонами рядового. Облокотившись о седло, с развёрнутым планшетом в руках, воин сверяет пройденный путь с маршрутом, проложенным красной пунктирной линией на карте.
Вот он закрыл планшет. Окликнул коня. Конь отозвался коротким, лёгким, чуть слышным ржанием. Погладил пса, приказав: «Охранять». Подбросил в костёр дров и лёг, положив голову на лоснящуюся выемку седла. Рядом слева вплотную к себе придвинул шашку и, обхватив правой рукой холодный эфес, задремал. А потом уснул.
Ночь.
Белая северная ночь.
Пламя костра не даёт тени.
Спит Четвёртый Харитон беспечным богатырским сном, будто запорожец после победного сражения…
II
«Гав-га-ав!» — громко залаял Соболь и, вздыбив шерсть на загривке, с злобным рычанием бросился к воде.
— Взять! — крикнул Харитон, в мгновение ока вскочивши на ноги.
Но пёс уже спокойно стоял у самого уреза воды, опустил вздыбленную шерсть и, чуть взвизгивая, виновато вилял хвостом. А у камыша в тёмной, будто чай, озёрной воде бултыхалась огромная рыбина, отсвечивая золотым боком. Ивовое удилище, воткнутое под углом в берег, то сгибалось дугой, бороздя воду, то выпрямлялось, и гудела натянутая леска, будто тетива лука.
— Молодец! — бросил, подходя, Харитон Соболю и ухватился за удилище… — Ух ты, какая! — крепко прижимая к груди здоровенную голову щуки, хвост которой свесился ниже колен, рассуждал парень, выходя из озера, отфыркиваясь от воды, стекавшей по его лицу с головы и фуражки. — Чуть не утопила.
Сзади шлёпал Соболь. Пёс бросился спасать хозяина в тот момент, когда Харитон сунулся в воду, чтобы не упустить добычу.
— Хватит тебе рвать сети да отрывать блёсны у рыбаков, — и опустил на траву черноспинное золотобрюхое чудовище.
Щука перевернулась с боку на бок, раскрыв зубастую пасть, и только тут заметил Харитон две блесны, висящие на нижней челюсти рыбины. Одна блесна ржавая, другая светлая, чистая с обрывком лески.
Соболь пару раз брехнул на щуку, подскочив к ней довольно близко, но то ли испугался её острых зубов, то ли решил, что не собачье дело заниматься рыбой, успокоился. Орлик совершенно равнодушен был к этому занятию хозяина, он спокойно стоял недалеко от костра, прикопытив левую заднюю ногу, и дремал — благо к утру исчез гнус.
III
— Делу время, потехе час, друзья, — говорит Харитон, затягивая подпругу седла на Орлике. — Отдохнули и в путь. А путь наш далёк. Ох, как далёк! Озёр одних более тысячи на пути, а рек да ручьёв — и счёту нет. (Орлик нетерпеливо роет копытом землю.) Вчера ещё маху дали — упёрлись в середину озера, а надо было обойти его слева. А Василий Андреевич умён: посоветовал взять с собой рыболовные снасти. Правда, Соболь? Теперь у нас с тобой всегда свежая рыба будет. (Трудно Соболю понять, что у него спрашивает хозяин, но на всякий случай пёс гавкнул.) Вот видишь, и ты согласен со мной, — смеётся Харитон. — Однако пора.
Поставив ногу в стремя и чуть коснувшись левой рукой холки коня, Харитон влетел в седло. «Доброго пути тебе, воин», — выглянув из-за леса, напутствовало солнце.
Глава третья
Резво идёт Орлик, сбивая копытами росу с нависшего над приозёрной тропинкой густого, высокого разнотравья. Изредка конь взмахнёт головой, стараясь откинуть на сторону закрывавшую глаза чёлку, беспрерывно прядая чуткими ушами. Слух у Орлика тонкий, острый, как у всякого доброго коня. Орлик за восемь вёрст слышит ворчание медведя, завывание волка, лай собаки. Стрекотание и пение птиц. Много слышит Орлик того, чего не дано слышать нашему человеческому уху.
Соболь впереди. То скроется в густом чапыжнике леса правее тропы, то вынырнет из осоки, бесконечной полосой протянувшейся по берегу озера. Выбежит на тропу, отряхнётся радугой брызг, глянет на хозяина и опять в осоку, пугать неоперившихся пискливых утят. Соболь, наверно, считает себя за главного в путешествии.
Гордо восседает на коне Четвёртый Харитон, положив левую руку с зажатыми в ней поводьями на луку седла. То глянет на проснувшийся лес, лениво лопочущий тёмнозелёной листвой, оглашённый птичьим щебетанием, то на озёрную гладь воды, скинувшую с себя с восходом солнца ночное туманное покрывало, то на небо — сине-сине-зелёное с золотистой тучкой, задержавшейся на горизонте, где-то далеко-далеко, может быть, над тем участком границы, куда держит путь вешневодец.