— И всю дорогу один путешествуешь? — спросил Харитона рыбак в матросской тельняшке, парень лет двадцати трёх, с выцветшими и без того светлыми волосами, загорелым веснушчатым лицом, толстой шеей и широкой, как показалось Харитону, метра полтора в обхвате, грудью и голубыми добрыми глазами.
— Почему один? Всю дорогу втроём пробирались.
— С кем? — переглянулись рыбаки.
— Я, Орлик и Соболь, — серьёзно ответил Харитон.
— Силён! — засмеялся рыбак в тельняшке.
За ним засмеялись остальные рыбаки. Харитон тоже засмеялся. Громкий хохот эхом оттолкнулся от березняка и полетел по озёрной, ещё золотящейся от зари водной глади.
Бригадир не выдержал и опять ласково потрепал Харитона по плечу.
— А скажите, — спохватился Харитон, положив ложку, — до «Золотых столбов» я проеду отсюда?
Опять добрая усмешка на лицах рыбаков.
— До «Золотых столбов» отсюда проехать можно, товарищ Харитонов, — серьёзно ответил бригадир, — только надобности в этом нет никакой.
— Почему? — удивился Харитон.
— Да потому, <— продолжал бригадир, — что отсюда до Н-ского погранотряда, куда ты следуешь, гораздо ближе, чем до «Золотых столбов».
— Это так я заблудился? — заволновался Харитон.
— Не заблудился, а путь скоротал. Ешь лучше, — успокаивал бригадир.. — Два дня ходу осталось до отряда. Ешь. Вася! — крикнул Александр Михайлович рыбаку, исполнявшему сегодня вахту повара. — Неси-ка гостю печёного язя.
И Вася, тоже молодой ещё парень, чёрный как цыган, облачённый в белую куртку и белый передник, принёс на деревянной доске обёрнутого лопуховыми листьями здоровенного язя, запечённого в горячей золе. В продухи листьев от язя шёл ароматный горячий пар.
— Ну, а кто тебя обмундировал? — спросил тот же рыбак в тельняшке, не спускавший всё время глаз с Харитона.
— Что, что? — не понял Харитон.
— Где форму военную получил?
— А я нигде её не получал. Василий Андреевич старую дал. Как же, говорит, сопровождать коня на заставу без формы?
— Кто такой Василий Андреевич? — спросил кто-то из рыбаков.
— Это — заведующий конноспортивным клубом нашего колхоза «Вешние воды». Пограничник бывший. А полковник Кремнёв сказал, что правильно сделал, раз на коне, то должен быть в форме.
— Как фамилия полковника? — заволновался бригадир.
— Кремнёв, наш военком. Тоже бывший пограничник.
— Пограничник, говоришь, а звать как?
— Фёдор Иванович, — гордясь военкомом, отвечал Харитон, в то же время удивляясь, как бригадир не знает полковника Кремнёва, — высокий, стройный, только волосы у него уже поседели. Да шрам на левом виске от фашистской пули. Он всю войну на фронте был…
— Стой, стой, парень, — вскочил бригадир из-за стола, — обожди.
В.се рыбаки прекратили ужин, вопросительно уставив глаза на бригадира.
— Фёдор Иванович! Значит, жив Фёдор Иванович! Эх, какую ты мне весть принёс, Харитонов! — смеялся бригадир, вытирая слёзы радости, навернувшиеся на глаза. — Это же, друзья мои, политрук нашей пограничной заставы, когда мы на Западном Буте стояли в тысяча девятьсот сорок первом году. Я его на себе в укрытие вытащил, когда его ранило в голову. Да с тех пор и не слышал ничего о нём. Да, по правде говоря, и живым не считал.
Рыбаки повеселели и всё радовались вместе с бригадиром, что жив политрук пограничной заставы Фёдор Иванович Кремнёв.
— А что за человек был Фёдор Иванович! — всё ещё взволнованно говорил бригадир. — Политбеседу ли ведёт, глазом не моргнёшь — заслушаешься. Стрелять ли начнёт из пистолета, из винтовки, из пулемёта, поди попробуй, обстреляй его. И всё время с нами, с солдатами. Эх, и любили мы его. И друг и начальник — всё вместе в нём. Вот какой был Фёдор Иванович. Одним словом — комиссар. Жаль только, что недолго, всего с полгода, послужить с ним пришлось. Он прибыл к нам с какой-то кавалерийской заставы и месяца два всё в шпорах ходил: по коню скучал.
— Он и теперь в торжественные дни иногда шпоры надевает, — заметил Харитон, — а в дни призыва обязательно.
— А воин был какой, — продолжал бригадир, — целые сутки мы отбивали атаки батальона фашистов, который наступал на заставу под прикрытием артиллерийского огня. Отобьём — они опять лезут. Сколько их уложили, батюшки! Ну и у нас, конечно, потери были. Погиб начальник заставы, два пограничника. Командование заставой принял Кремнёв. Держимся, да ещё как. И вдруг немцы пошли в «психическую» атаку.
«Посмотрим, — говорит Кремнёв (это он мне говорит), — у кого нервы крепче. Они в «психическую» атаку идут, ну и мы дадим им «психическую». Я с ручным пулемётом лежал, а Фёдор Иванович за первого номера у станкового пулемёта заменил раненого пулемётчика. И когда немцы подошли совсем близко, Кремнёв выкатил пулемёт на открытое место и давай косить их. Ну, сами понимаете, как мы дрались, коли видим Фёдора Ивановича впереди. Отбили и эту «психическую» атаку. И остался ли кто жив из немцев — трудно сказать. Только вдруг автоматная очередь, и гляжу — сник Фёдор Иванович. Я к нему. Опять очередь. Я приметил и успокоил из пулемёта этого фашиста. А потом перевязал голову Фёдору Ивановичу и потащил его с поля боя.