— Надинь! Надежда Александровна! вы забываетесь! — с равною горячностью сказал Марк Семеныч.
— Не я, а ваши гувернантки забываются! — отвечала Надежда Александровна и вышла из комнаты.
Эта сцена происходила в столовой в присутствии лакеев, накрывавших стол, и детей. Марк Семеныч совершенно потерялся; но mademoiselle Анет была покойна, и, взяв детей за руки, она тихо сказала ему:
— Не огорчайтесь! дети пойдут спать.
— Нет! не ходите, дети: подите ко мне.
И Марк Семеныч, перецеловав их всех, сказал им:
— Уважайте и любите mademoiselle Анет: она достойна глубокого уважения за свой кроткий характер. С каждым днем мое удивление к вам увеличивается. Я горжусь, что с первой встречи понял вас…
Ужин был накрыт в разных комнатах: в одной — председала хозяйка дома, а в другой хозяин; дети сидели около него, mademoiselle Анет и Тавровский возле них, а напротив — барон и другие гости, состоящие из детей и гувернанток. К концу ужина Тавровский поднял бокал и громко сказал:
— Барон, не хотите ли выпить за здоровье дамы вашего сердца?
— Извольте!
И барон залпом выпил бокал, смотря на mademoiselle Анет, сохранявшую спокойное выражение лица.
— Кто? за чье здоровье вы пьете? — спросил Марк Семеныч, за детским шумом не слыхав тоста.
— Да вот барон воображает, что здесь есть лицо, очень похожее…
Тавровский говорил протяжно, смотря на mademoiselle Анет, которая страшно изменилась в лице и слегка толкнула локтем Тавровского.
— Ну что же?.. — с любопытством спрашивал Марк Семеныч.
Но Тавровский наклонился под столом, чтоб поднять салфетку свою, и записка очутилась в руках mademoiselle Анет.
— Я поражен сходством одной из здешних дам с одной актрисой, — сказал барон.
— С кем? на кого она похожа? — спросил Марк Семеныч.
Но когда отвечал барон, Тавровский поднял ужасный шум: он уронил свой бокал, отодвинул стул и, извиняясь перед mademoiselle Анет, что испортил ее платье, тер его салфеткой, хотя ничего на нем не было. И весь разговор барона с Марком Семенычем был покрыт говором и шумом, производимым Тавровским. Mademoiselle Анет после ужина побежала в сад и при свете шкаликов прочла следующие две строчки, написанные карандашом:
«Я должен вас видеть. Горничная ваша вам очень предана…»
Mademoiselle Анет пугливо спрятала записку на грудь, потому что mademoiselle Клара подбежала к ней и язвительно сказала:
— Ах, ma chere, что вы здесь делаете? так сыро в саду.
— Я думаю, и для вас также.
— Но о моем здоровье некому хлопотать, — отвечала mademoiselle Клара, и не успела она удалиться, как Марк Семеныч бежал по аллее и озабоченно кричал:
— Mademoiselle Анет! какое безрассудство — после жару идти на сырость!
— Я сейчас уйду.
— Мне надо с вами переговорить.
— Завтра.
— Нет, непременно сегодня.
— Помилуйте, где же! народ кругом, и я должна вести детей спать.
— Я велел это сделать мисс Бетси.
— Марк Семеныч, вы подвергаете меня…
— Да… вы правы, точно; но, боже мой, целую ночь в неизвестности!.. Это ужасно!
— Прощайте! я иду к себе.
— Одно слово! — И Марк Семеныч сделал умоляющий жест.
Mademoiselle Анет убежала бегом, сказав:
— До завтра, до завтра!
Войдя к себе в комнату, она заперлась кругом и свободно вздохнула. Стук в двери, выходившие на двор, заставил ее вздрогнуть. Она дрожащим голосом спросила:
— Кто там?
— Я-с, пришла вас раздеть, — отвечала горничная.
— Не нужно.
— Мне нужно-с…
— Иди спать и оставь меня в покое! — строго закричала mademoiselle Анет; но не успела она окончить фразы, как кто-то тихонько стукнул в дверь другой комнаты.
Голос замер у mademoiselle Анет, и она не знала, на что решиться. Наконец она тихонько подкралась к двери и приложила ухо: тихий стук повторился.
— Кто там? — дрожащим голосом спросила она.
— Это я; узнали ли вы мой голос?
— Что вы здесь делаете? вы хотите погубить меня! — в отчаянии воскликнула mademoiselle Анет.
— Отворите дверь! одно слово.
— Нет, нет.
— Для вашей безопасности! умоляю вас.
— Мне всё равно гибнуть! — решительно отвечала mademoiselle Анет.
— Слушайте, mademoiselle Клара всё слышала, что говорил барон: завтра для вас готовится сцена.
Mademoiselle Анет отчаянно вскрикнула и с чувством сказала:
— Благодарю вас! я скажусь больной.
— О нет! напротив, будьте веселы; надо отклонить их подозрение.
— Хорошо.
— Отворите!
— Ради бога, уходите! вы разве не знаете, как за мной следят! — умоляющим голосом сказала mademoiselle Анет.
И долго она оставалась у двери; потом она кинулась к окну, раскрыла его и увидела черную тень, рисовавшуюся в ночном тумане; а вдали бежала женская фигура, и что-то белое на голове довольно ясно отделялось в зелени.
Стук раскрывшегося окна внизу заставил ее вздрогнуть; голос Марка Семеныча послышался в тишине: он уныло напевал романс Десдемоны.
Рассвело, a mademoiselle Анет всё еще не ложилась спать. Эту ночь многие в доме провели беспокойно.
На другое утро бала все долго спали; одна mademoiselle Анет встала в обычный час и вышла с детьми в сад. Она была бледна и задумчива. Происшествия вчерашнего дня так потрясли ее, что она не могла ничего говорить, даже не понимала, о чем ее спрашивали дети, которых наконец упросила оставить ее в покое и заняться чем-нибудь.
— Я буду с вас рисовать портрет! — сказал Эжень, усаживаясь на траву против нее.
— Я — убирать ваши волосы! — подхватила Софи.
— Хорошо, хорошо! — отвечала рассеянно mademoiselle Анет.
Через несколько минут составилась удивительная группа. Mademoiselle Анет, в своем белом утреннем капоте, с распущенными волосами, в которые Софи, стоя на скамейке, вплетала разные травы и цветы; другие дети, окружив mademoiselle Анет, облокотись локтями на ее колени, полные цветов и трав, и подпираясь рукою в щеку, смотрели на работу сестры своей. Эжень не рисовал, а внимательно глядел на склоненную голову mademoiselle Анет и на ее потупленные глаза. Во всей ее фигуре было столько страдания, что это даже пугало ребенка.
Этой группой любовались две особы: Марк Семеныч и Тавровский. Они друг друга не замечали, потому что их разделяли кусты. Марк Семеныч первый приблизился. Mademoiselle Анет сконфузилась, стала собирать волосы; но Марк Семеныч остановил ее, сказав:
— Останьтесь так одну минуту, и вы, дети! Покажи, Эжень, твою работу! — И он взял портфель от сына, сев возле него, и продолжал: — Позвольте ему поправить его ошибки.
— Вот картина, достойная кисти великого художника, — сказал Тавровский, явясь неожиданно из-за кустов посреди глубокой тишины.
Все вздрогнули, a mademoiselle Анет слабо вскрикнула. Марк Семеныч с сердцем заметил:
— Вы всех перепугали и…
— …нарушил такую славную картину. Я завистлив и хочу тоже наслаждаться, как и вы, — сказал Тавровский, усаживаясь с другой стороны Эженя.
Mademoiselle Анет проворно завернула волосы; но их небрежность имела свою прелесть.
— Вы рано встали сегодня! — сказал Марк Семеныч Тавровскому, который отвечал ему:
— Да и вы не поздно.
— Я всегда так встаю.
— И очень понятно.
И они оба замолчали. Mademoiselle Анет встала и объявила детям, что пора идти в детскую. Марк Семеныч и Тавровский последовали за ней. Но каково было общее удивление, когда вдали показалась фигура Надежды Александровны. Все переглянулись, а дети с удивлением восклицали:
— Maman, maman встала!!