— Вы о чем-то мечтаете?
— Да! я думала о своем положении — как ужасно быть одной, не иметь никого, кто бы принял участие, защитил… — печально отвечала Зина.
— Помилуйте! да вы мне кажетесь окруженною двадцатью опытными маменьками, тетушками и прабабушками, которые наперерыв дают вам советы, как вести себя и обработывать ваши дела.
— Ах! — тяжело вздохнув, с грустью отвечала Зина. — Вот в сию минуту, когда я пришла к вам с открытым сердцем…
— Это должно быть очень любопытно — увидеть такое сердце! — перебил ее Тавровский.
— В нем, как и в других, есть очень много недостатков.
— Например?
— Излишняя привязанность…
— Немстительность, доброта, кротость… У! какое богатство!
— Зато я не имею денег!
— Да эти достоинства уравновешивают вас с первыми богачками на свете.
— Не все так думают, как вы; всего прежде требуют от девушки приданого.
— А вы собираетесь замуж? — быстро спросил Тавровский.
— Может быть! — лукаво отвечала Зина.
— Ну что же, очень умно сделаете: тетушка уже стара…
— И не так щедра, чтоб надеяться быть вознагражденною за все жертвы, — подсказала Зина.
— Да, она вас решительно не понимает!
— Вы всё шутите, Павел Сергеич, а я пришла очень серьезно поговорить с вами.
— За чем же дело стало? Я готов!
И Тавровский подвинул свой стул ближе к Зине, которая жалобно начала:
— Павел Сергеич, вы знаете, что я девушка бедная и…
— Знаю, очень знаю, что вы дочь дворецкого! — подхватил Тавровский.
Зина изменилась в лице, но подавила в себе злобу и, придав своему лицу вид угнетенный, продолжала:
— У меня нет никого, кто бы защитил меня, о моей участи некому позаботиться, я сама должна быть себе и матерью и защитником.
Тавровский, покачивая головой, произнес:
— Ну-с?
— Я пришла… к вам… с маленькой просьбой.
— С какой? — с удивлением воскликнул Тавровский.
— Вы не догадываетесь? — лукаво смотря на Тавровского, спросила Зина.
— Нет! — серьезно отвечал Павел Сергеич.
— Говорят, будет очень скоро ваша свадьба?
— Да, я постараюсь устроить ее как можно скорее.
И Тавровский вопросительно глядел на Зину, которая, приняв плаксивую мину и потупив глаза, спросила:
— А вы обо мне не подумали?
— Что же мне думать об вас?
— Павел Сергеич! я надеялась на вашу деликатность! — обиженно отвечала Зина.
— Нет ли у вас еще каких других надежд?
— Да! и на вашу щедрость, — незастенчиво и любезно улыбаясь, сказала Зина.
— На мою щедрость? Гм!.. нет! я стал скуп.
— С тех пор как женитесь на миллионерке.
— С чего же вы взяли, что она миллионерка? — смеясь, спросил Тавровский.
— Не притворяйтесь; я видела сама с вашей тетушкой документы в руках ее братца!
На последнем слове Зина сделала сильное ударение.
— Прибавьте: молочного! — резко заметил Тавровский.
— Да, молочного.
И Зина рассказала Тавровскому подробно о богатстве его невесты, что было совершенной новостью для Павла Сергеича и, разумеется, очень приятною. Зина продолжала:
— Вот видите, какой вы богач, и не хотите бедной девушке дать средства к существованию.
— А-а-а, так вот к чему всё клонилось! Зачем же вы столько лавировали? а? Я люблю прямоту.
— Извольте! я скажу вам прямо, что надеюсь получить от вас сумму денег, которая вас не стеснит, а мне будет очень кстати, — говорила шутливо Зина, как будто дело шло о самой ничтожной вещи.
— Позвольте узнать, какие вы имеете права просить у меня денег? — запальчиво спросил Тавровский, отбросив совершенно шутливый свой тон.
Зина как бы сконфузилась, потупила глаза и потом, быстро подняв их, — вероятно, чтоб более придать им эффекта, — устремила их печально на Павла Сергеича и тихо сказала:
— Спросите вашу совесть…
— Она мне говорит, что гроша не следует давать! — презрительно отвечал Тавровский.
Зина побледнела. Злоба, казалось, душила ее; но она победила ее и через минуту молчанья кротко, но твердо сказала:
— Если вы так бесчеловечны, что не хотите признать моих прав, я… я обращусь к другим: может быть, в бедной девушке и примут участие.
— К кому же вы намерены обратиться?
— Говорят очень много хорошего о вашей невесте… Она…
— Ну нет-с! вы ее должны оставить в покое. Слышите: не сметь!! — энергически произнес Тавровский.
Глаза его засверкали; он гордо глядел на Зину, которая с наивностью спросила:
— Почему?
— Я этого не хочу!!
— Что же мне делать! — в раздумье говорила Зина, как бы рассуждая сама с собой. — Я так низко стою во мнении вашей тетушки, да, верно, и вашей невесты, что кого могу я обидеть, если обращусь с просьбой о помощи мне, бедной девушке. Павел Сергеич, подумайте, мне нечего терять. Я привыкла ко всему и, бывши еще ребенком, часто слышала, что меня могут выгнать каждую минуту из вашего дома.
— И хорошо бы сделали! — проворчал Тавровский.
Зина вздрогнула и, изменив тон своего голоса, язвительно сказала:
— Значит, я ровно ничего не теряю. Моя неопытность…
— Говорите скорее! во сколько вы цените ее? — сердито сказал Тавровский, подвинув свой стул к письменному столу, у которого они сидели.
Зина, злобно улыбаясь, отвечала:
— Я полагаюсь на вас.
— Я думаю, цена будет очень дорогая, если вы согласитесь на пять тысяч? — серьезно спросил Тавровский.
Зина закусила губы и, задыхаясь, сказала:
— Вы знаете очень хорошо, что такую сумму можно было бы предложить вашим нянюшкам.
— Сколько же? — бросая перо, спросил Тавровский.
— Я желаю пятьдесят тысяч! — отвечала резко Зина.
Тавровский вскрикнул с ужасом:
— Пятьдесят тысяч?!.. Я, верно, ослышался!
— Павел Сергеич, прошу без шуток! — горячась тоже, воскликнула Зина.
— Какие шутки! до шуток ли? я не могу опомниться! пятьдесят тысяч!!.. Полноте! согласитесь наполовину!.. Да этак, я уверен, не запрашивают и на Щукином дворе!!
Зина вся задрожала и вскочила с своего места.
— Куда вы? — удерживая ее за руку, покойно спросил Тавровский.
— Оставьте меня! Я не могу более выносить подобные оскорбления.
— Садитесь.
И Тавровский усадил Зину на прежнее место и, взяв бумагу и перо, сказал:
— Вот вам пятьдесят тысяч, и надеюсь, что они с излишеством всё выкупят.
Тавровский стал писать. Зина сказала ему, встав и раскланиваясь:
— Не трудитесь: я теперь их не приму от вас…
Тавровский посмотрел на Зину, она на него; с минуту они любовались друг другом, и когда Зина насмешливо присела ему, Тавровский вскочил, запер дверь и, спокойно возвратись с Зиной к столу, посадил ее перед ним, подвинул к ней чернила и бумагу, дал ей перо, а сам, подойдя к звонку, сказал очень решительно:
— Зиновья Михайловна, извольте написать ко мне письмо, что вы просите у меня прощенья за ваше намерение наделать мне неприятностей и что цель ваша была денежный расчет. Я вам не советую ссориться со мною, — продолжал Тавровский, заметив, что Зина отбросила перо:- Я поступлю жестоко. Я попрошу сюда сейчас же Наталью Кирилловну, которая…
Зина поспешно стала писать, а Тавровский, смеясь, стоял за ее стулом, следил за ней и одобрительно говорил:
— Хорошо! вот так! ваше имя теперь…
И когда Зина встала со стула, Тавровский взял записку, спрятал в карман и сказал:
— Вы знаете, Зиновья Михайловна, я не люблю сцен…
— Бог и добрые люди не дадут в обиду бедную девушку! — торжественно произнесла Зина.
— Всё-таки советую вам беречься. Вот вам записка: явитесь к моему управляющему, и вы будете удовлетворены.