Незадолго перед праздниками посылали нарочного в город, и Аня спешила окончить письмо к Петруше. Она сидела возле старичка, который дремал, и очень проворно скрыпела пером. Она описывала свое нетерпение видеть его, разные сцены свои с Настасьей Андреевной, хвалила ее брата, рассказывая, как он за нее заступается иногда.
Она так была углублена в свое занятие, что не обратила внимания на замолкнувшие в зале шаги Настасьи Андреевны, которая, подкравшись сзади, через ее плечо схватила письмо.
Аня вскрикнула и, закрыв лицо руками, склонилась к столу.
Старичок вздрогнул и с удивлением смотрел на радостное лицо Настасьи Андреевны, которая, потрясая письмо в воздухе, сказала:
— Наконец я имею улику всем вашим козням! А, вы изволите вести переписку, отвлекать мальчика от наук, чтоб на него сердились, чтоб его наказывали, жаловаться на меня!
Лицо у ней покрылось яркой краской, и она с минуту читала письмо.
— Отлично! Прекрасно! вас обижают здесь… Вы поселяете раздор во всем доме. Но теперь всё выведено наружу, довольно вы хитрили, и вам придется снова нищенствовать, как прежде. Вам здесь более нет места!
И она вышла из залы.
Аня и старичок, как оглушенные громом, слушала Настасью Андреевну, и, когда она вышла, Аня с ужасом воскликнула:
— Господи, что нам будет!
— Чего ты испугалась! — весь дрожа, сказал старичок. — Ну есть ли правда в том, что нагородила глупая и дерзкая женщина?
— Неужели она в самом деле подозревает, что мы ссорим Петрушу с ним?
И Аня горько зарыдала.
— Полно! она погорячилась!.. Какие и против кого мы делали козни?
Как ни успокаивал старичок свою внучку, но ужас объял его при мысли, что если они должны будут оставить дом: куда ему деваться с внучкой?
В то же самое время в кабинете хозяина происходила не менее неприятная сцена. Торжественно войдя в комнату, Настасья Андреевна подала письмо своему брату, сидевшему за счетами, и радостно сказала:
— Наконец я нашла случай уличить и вывести всё наружу. Вот где источник всех неприятностей в доме… Читайте, и вы увидите, как опутывают неопытного мальчика, чтоб навлекать на него ваш гнев и самим выигрывать в ваших глазах. Я давно подозревала переписку старика с Петрушей. Я боялась за него.
Федор Андреич пробегал письмо; брови его нахмурились страшно; смяв письмо, он бросил его на пол, а сам, вскочив со стула, заходил по комнате.
В первый раз Настасья Андреевна обрадовалась признакам гнева в своем брате и продолжала тем же упрекающим голосом:
— Я вам всегда говорила, что Петруша не виноват. Вот как вам платят за вашу хлеб-соль. Они поселяют раздоры между…
— Какие раздоры? кто поселяет? — неожиданно остановись перед Настасьей Андреевной, грозно перебил брат.
— Братец! — пугливо пробормотала Настасья Андреевна, попятясь назад; но брат наступал с гневом и повторял:
— Говорите, кто… кто поселяет раздор, кто??
— Я ничего… — оторопев и запинаясь, бормотала Настасья Андреевна.
— Для чего же вы пришли сюда?.. для чего вы всё это наговорили?? какие раздоры?? — и несколько тише он прибавил:- Насчет глупого письма прошу не беспокоиться: я его не возьму к празднику.
— Боже мой, он опять виноват остался! — с ужасом воскликнула Настасья Андреевна.
И, полная гнева, она гордо сказала:
— Я вижу, братец, что вы опутаны кругом хитрой и лицемерной девчонкой.
— Замолчите!! — так сильно воскликнул Федор Андреич, что рамы задрожали в комнате.
И Настасья Андреевна кинулась в испуге к двери, на которую указал ей брат; но он остановил ее и с убийственной жестокостью сказал:
— Сохрани вас боже, если вы осмелитесь намекнув ей о ваших глупых подозрениях.
Настасья Андреевна сделала умоляющий жест и, встретив сверкающие гневом глаза брата, с рыданием вышла из комнаты.
Аня и старичок немало были поражены молчанием с обеих сторон о письме. Одно их поразило — это отсутствие за столом Настасьи Андреевны и полное равнодушие ее брата, как будто они сговорились. Он был очень любезен с Аней и со старичком, припоминал свое житье в Москве и заключил следующими словами, обращенными к старичку:
— Я никогда не забуду всех одолжений ваших в то время. Они спасли меня, может быть, от многих несчастий. И, пока я буду жив, дом мой будет вашим.
Старичок до слез был тронут благодарностию Федора Андреича.
И когда дедушка и внучка остались одни, первый наставительно сказал:
— Нет, нам следует всё вытерпеть от нее. Бог с ней, он хозяин дома и не думает так об нас: зачем же нам подымать ссору между братом и сестрой…
Оставался один день до праздника, а за Петрушей не посылали. Из намеков Настасьи Андреевны Аня могла догадаться, что ее письмо тому причиной. Это ее ужасно опечалило: она так желала видеть Петрушу; к тому же посреди стариков Ане было очень скучно.
В первый день праздника — то было Рождество, — возвратясь после обедни, все сидели за чаем в глубоком молчании. Явился деревенский священник поздравить с праздником. Он отслужил молебен и с удивлением спросил:
— А где Петрушенька ваш? Я что-то его не вижу?
Настасья Андреевна с упреком посмотрела на брата, который покойно отвечал:
— В городе, батюшка!
— Как… в такой великий праздник и не в доме своих родных?! ведь вы его сыном своим признали! — воскликнул священник.
— Он наказан! — отвечал недовольным голосом Федор Андреич.
— Братец! простите его! — умоляющим голосом произнесла Настасья Андреевна и, обратись к священнику, в отчаянии прибавила: — Хоть вы, батюшка, попросите за него.
Старичок и Аня находились в сильном волнении.
— Что за такой превеликий грех, Федор Андреич, мог сделать он?
— Ослушание, батюшка!
— Братец, в чем же он вас ослушался? — с упреком заметила Настасья Андреевна и прибавила, глядя на Аню: — Следовало бы наказать тех, кто не стыдится ссорить…
— Побойтесь бога! — воскликнул обиженно старичок.
И, с несвойственной ему горячностью, схватив Аню за руку и подведя к побледневшему Федору Андреичу, он сказал:
— Встань перед ним на колени и проси за того, за кого тебя оклеветали!
Аня, рыдая, упала на колени перед Федором Андреичем, который сердито поднял ее и с презрением произнес:
— Стыдитесь… разве вы способны!
Старичок, указывая на образ, торжественно произнес:
— Пусть он будет свидетелем, что ты не поселяла раздора.
Голос у старичка прервался, и он заплакал. Аня бросилась в объятия к нему и тоже зарыдала.
— Полноте, полноте! — повторял Федор Андреич, разнимая Аню и старичка.
И, поцеловав того и другую, он медленно произнес, смотря на свою сестру:
— Однажды навсегда требую от всех присутствующих здесь — ни одним словом, ни взглядом не обижать тех, кого я призрел в своем доме.
— Аминь! — заключил священник.
— В доказательство, что на меня никто не имеет влияния, извольте послать лошадей в город!
Настасья Андреевна от радости оторопела; Аня же с увлечением кинулась к Федору Андреичу и с жаром поцеловала его, после того сама сконфузилась и стояла, потупив глаза.
— В такой великий день помиритесь все, — сказал священник, смотря на Настасью Андреевну, которая подошла мерными шагами к брату и сказала:
— Простите меня, братец.