Завершив эту колоссальную работу, он изрек на своем образном языке: «Вот, смотрите, я истребил всех змей в Ирландии!»
Святой Патрик не участвовал в политике: он стоял за правду, и это само по себе хорошая политика! Увидев гада, он забывал спросить, демократ это пли республиканец, но тут же поднимал свой посох и всыпал ему как следует! Вечная намять святому Патрику! Вот бы его к нам сюда, чтобы он и нас к юбилею избавил от гадов! Увы, это невозможно! Бездействует его посох —символ истинных, а не бутафорских реформ. Впрочем, у нас еще сохранился символ Правды — топорик Джорджа Вашингтона, ведь я—то знаю, где его зарыли!
Преданный вам, Марк Твен.
16 марта 1876 года. Хартфорд, Коннектикут
ПЛИМУТСКИЙ КАМЕНЬ И ОТЦЫ—ПИЛИГРИМЫ
Приглашая мистера Клеменса выступить на банкете общества «Новая Англия», председатель Роллинс сказал:
«Этот тост провозглашается за человека, который, собственно говоря, не родился в Новой Англии, и, насколько мне известно, это относится и к его предкам. Стало быть, юридически он не может считаться аборигеном Новой Англии. Однако он нашел великолепный выход из столь трудного положения: сумел сделать так, что все его дети родились в Новой Англии, и таким образом сам он стал новоанглийским предком. Этими достижениями он обязан только самому себе. Кроме того — и это еще важнее — своим жизнерадостным, оптимистическим, полезным творчеством он превзошел лучших сынов Новой Англии. А превзойти их в чем—нибудь значительном трудно, ибо — между нами говоря, за закрытыми дверьми — всем вам известно, что это наиболее способные и умные люди на нашей благословенной земле; и вот среди таких—то людей мистер Твен сумел подняться и сумел перерасти их, став знаменитым благодаря своему блестящему таланту».
Я хочу выступить с протестом. Много лет я молчал, но тому, что здесь происходит, право же, нет достаточного оправдания! Почему вы вздумали чествовать этих людей, ваших предков, это пуританское племя, прибывшее сюда на «Мейфлауэре»? Их—то за что чествовать? Прошу прощения: джентльмен слева подсказывает мне, что вы чествуете не самих отцов—пилигримов, а их высадку у Плимутского камня 22 декабря 1620 года. Ах так, вы празднуете их высадку! Ну, знаете ли, если первый повод казался эфемерным, то второй и подавно невесом; если первый можно сравнить с папиросной бумагой, с оловянной фольгой, с рыбьим пузырем, то уж второй — тоньше самого тончайшего листика золота. Празднуется, стало быть, высадка? Позвольте осведомиться, что вы находите в ней замечательного? Ну что, скажите? Ведь этих пилигримов мотало по океану три, а то и четыре месяца. Зима была в разгаре, у мыса Код стоял собачий холод,. Что же им оставалось делать, как не высадиться на берег? Вот если бы они не высадились, тогда вы имели бы основания отмечать это с помпой! Ибо человечество ни за что не забыло бы такого грандиозного акта идиотизма. Окажись вы, господа, на их место, уж вы—то, надо полагать, не сошли бы на берег! Но все же вы не имеете ни малейшего права чествовать своих предков за те качества, которые они не проявили, а лишь передали вам по наследству. Да, скажу я вам, праздновать высадку пуритан на берег, пытаться представить этот простой и естественный поступок как нечто необыкновенное, заслуживающее удивления, восторгов и славословий на подобных ежегодных оргиях двести шестьдесят лет подряд, — черт возьми, да ведь лошадь и та додумалась бы выбраться на берег! Даже лошадь... Еще раз прошу прощения: джентльмен справа подсказывает, что это собрание не только в память высадки отцов—пилигримов, но и в память их самих. Противоречие налицо: один говорит — чествуется высадка, другой— отцы—пилигримы. Подобный разброд в мыслях характерен для вашей упрямой, несговорчивой породы. Ведь у вас обо всем разные мнения, — обо всем, кроме Бостона! Ну хорошо, за что же вы все—таки собрались чествовать пилигримов? Не секрет, что эти господа обладали тяжелым нравом. Я готов признать, что они были добрее, милосерднее и справедливее своих современников в Европе; я готов признать, что они были порядочнее своих предков. Но что с того? Это ни о чем не говорит. Человечество постоянно прогрессирует. Вы лучше своих отцов и дедов (впервые в жизни позволяю себе оскорблять память усопших, — как правило, я считаю это недозволенным!). Да, те из вас, кто не сидел в тюрьме, — если найдутся такие в этом зале, — наверно, лучше своих родителей. Но неужели это достаточный повод для устройства ежегодных пиршеств в вашу честь? Нет, ни в коем случае! Итак, повторяю: отцы—пилигримы обладали тяжелым нравом. Свои интересы они блюли неусыпно, а предков других людей попросту истребляли. Я мужлан из захолустного штата Миссури, с годами превратившийся в коннектикутского янки. Во мне слились нравственные принципы Миссури и культура Коннектикута. По—моему, господа, это идеальное сочетание. Но где мои предки? Кого я должен чествовать? Где мне найти исходное сырье?