Писатели помельче недолго держались за суровые брови Льва Толстого. Все шумнее становился город, сильнее заманивал пленительными туманами, все выше огораживался от жизни стенами Фата-Морганы.
Махнули рукой: все равно ничего за стенами не увидишь, Лев Толстой написал Каратаева, на этом и успокоился: там, за стеной, все — Каратаевы.
Сразу стало легко. В конце концов не Каратаевы же книжки читают.
— Извозчик, скажи-ка, братец мой, читал ты Метерлинка?
— Чего?
Какой же это читатель! Народники и те на нем зубы сломали. А вот одна барышня спрашивает — жить ей или отравиться?
Вот это — читатель! Тут вопросы поставлены остро.
«Милая барышня, расточайте, расточайте жизнь, она пуста».
Шумел, гремел литературный сезон. А у черты уже стояли война и революция, глядели в лицо кровавыми огненными глазами.
Десятый год республики. Налицо молодые писатели, критики, издательства, журналы, литературные школы. Залежи небывалого материала для искусства, — не залежи, а Гималаи.
И все же — продукция не отвечает спросу… Рынок требует нового романа, театр — новой пьесы. Их мало, слишком мало еще. Но зато сколько споров: в чьих руках должна быть литература — у ВАППа, у Лефа, у попутчиков? И прочее и прочее… Споры, скандалы, громовые статьи… А читатель спокойно посматривает на эти битвы, на эти группы и спрашивает настойчиво и терпеливо: «А когда же книжечку напишете? Ведь читать нечего».
Я еще ни разу ни от кого не услышал ни слова о новом читателе. Новый, неведомый читатель десятого года республики.
Он стоит у черты, глядит в лицо молодыми, смеющимися, жадными глазами.
Новый читатель — это тот, кто почувствовал себя хозяином Земли и Города.
Тот, кто за последнее десятилетие прожил десять жизней.
Это тот, у кого воля к жизни.
Это тот, кто разрушил старые устои и ищет новых.
Это тот, кого обманула старая культура.
Это тот, кто не знает еще никакой культуры.
Это новый, разнородный, но спаянный одной годиной революции, уверенностью в грядущем, — этот новый читатель, который не покупает книг, потому что у него нет денег, — должен появиться стомиллионноголовым призраком в новой литературе, в тайнике каждого писателя и, возникнув, сказать:
«Ты хочешь перекинуть ко мне волшебную дугу искусства, —
узнай, полюби меня. Пиши
честно,
ясно,
просто,
величаво.
Искусство — это моя радость».
[О кино]
Современные русские фильмы, малоудовлетворительные в общем, все же имеют элемент настоящего искусства, который заложен в русском актере.
Этот элемент является самым лучшим залогом развития русской фильмы.
Недостатки же русской фильмы бесконечны.
Во-первых перегруженность психологичностью.
Во-вторых, отсутствие новых персонажей, ибо персонажи русской фильмы создались в период общей упадочности русского искусства (с 1907 года по годы войны). Непременные герои прежней русской фильмы — это изнеженный мужчина и ресторанная красавица. В свое время это имело у публики большой успех, так же как знаменитый кабацкий процесс Прасолова[21]. Сейчас они непереносимы, в жизни их нет. Однако новые типы еще не создались, и по инерции фигурируют фильмы с Верой Холодной.
Третий недостаток — отсутствие русского кинотворчества, отсутствие авторов, которые создавали бы произведения высоких переживаний. Ведь во всяком искусстве есть два пути: один — обывательский, утверждение в искусстве низменных, обыденных, повседневных страстей, другой — героический, утверждающий то, что может и должно существовать лишь в высоком напряжении страстей и чувств человека. Этого последнего-то и нет в кино, в нем царствует обывательщина.
Таким образом, новое русское кино невольно идет по пути инсценировок, забывая, что инсценировки невозможны. Нельзя сделать из романа пьесу, так же как нельзя из рыбы приготовить мороженое.
Русскому кино надо создавать специальные студии для кинодраматургов, предоставляя молодым писателям проходить курс работы кино на опыте.
Это могло бы принести большие результаты. Очень многие из них могли бы взяться за составление сценария, да не знают, с какой стороны к этому делу подойти. Теперь же сценарий пишут лица, близко стоящие к кино, но ничего общего не имеющие с литературой.
Монтаж не должен быть делом одного режиссера, сидящего у себя в кабинете, — он должен проверяться на опыте перед зрительным залом.
21