Петр. Известное дело! бога помнить надо.
Аким. Глядь, оно хуже, а как по закону, да по-божьи, все как-то, тае, оно тебя веселит. Манится, значит. Так и угадывал себе, значит, женю, значит, малого, от греха, значит. Он дома, значит, тае, как должно по закону, а уж я, значит, тае, в городу похлопочу. Работишка-то любезная. Сходно. По-божью-то, значит, тае, и лучше. Сирота ведь тоже. Примером, летось дрова тож у приказчика взяли таким манером. Думали обмануть; приказчика-то обманули, а бога-то, значит, тае, не обманули, ну и того…
Те же, Никита и Анютка.
Никита. Спрашивали? (Садится, достает табак.)
Петр (тихо, укоризненно). Что ж ты, аль порядка не знаешь. Тебя отец спрашивать будет, а ты табаком балуешь да сел. Поди-ка сюда, встань!
Никита становится у стола, развязно облокачиваясь и улыбаясь.
Аким. Выходит, значит, тае, примерно на тебя, Микишка, жалоба, жалоба, значит.
Никита. От кого жалоба?
Аким. Жалоба? От девицы, от сироты, значит, жалоба есть. От ней, значит, и жалоба на тебя, от Марины от этой самой, значит.
Никита (посмеиваясь). Чудно, право. Какая ж такая жалоба? Это кто ж тебе сказывал: она, что ли?
Аким. Я таперь, тае, спрос делаю, а ты, значит, тае, должен ответ произвесть. Обвязался ты с девкой, значит, то есть обвязался ты с ней, значит?
Никита. И не пойму окончательно, чего спрашиваете.
Аким. Значит, глупости, тае, глупости, значит, были у тебя с ней, глупости, значит?
Никита. Мало что было. С куфаркой от скуки и пошутишь и на гармонии поиграешь, а она попляшет. Какие же еще глупости?
Петр. Ты, Микита, не костыляй, а что спрашивает родитель, ты и отвечай толком.
Аким (торжественно). Микита! От людей утаишь, а от бога не утаишь. Ты, Микита, значит, тае, думай, не моги врать! Сирота она, значит, обидеть можно. Сирота, значит. Ты говори получше как.
Никита. Да что, говорить-то нечего. Окончательно все и говорю, потому и говорить нечего. (Разгорячась.) Она чего не скажет. Говори, что хошь, как на мертвого. Чего ж она на Федьку Микишкина не сказывала? А это что ж, по нынешнему времени, значит, и пошутить нельзя? А ей вольно говорить.
Аким. Ой, Микишка, потри! Неправда наружу выйдет. Было аль нет?
Никита (в сторону). Вишь, привязались, право. (К Акиму.) Сказываю, что ничего не знаю. Ничего у меня с ней не было. (С злобой.) Вот те Христос, не сойти мне с доски с этой. (Крестится.) Ничего знать не знаю. (Молчание. Никита продолжает еще горячее.) Что ж это вы меня на ней женить вздумали? Что ж, в самом деле, право, скандал. Нынче и правов таких нет, чтоб силом женить. Очень просто. Да и побожился я — знать не знаю.
Матрена (на мужа). То-то, глупая твоя башка, дурацкая; что ему наболтают, а он всему и верит. Только напрасно малого оконфузил. А лучше как живет, так пускай и живет у хозяина. Хозяин нам теперь на нужду десяточку даст. А время придет, и женим.
Петр. Ну, как же, дядя Аким?
Аким (щелкает языком; к сыну). Мотри, Микита, обижена слеза, тае, мимо не канет, а всё, тае, на человеческу голову. Мотри, как бы не того.
Никита. Да что смотреть-то, ты сам смотри. (Садится.)
Анютка. Пойти мамушке сказать. (Убегает.)
Петр, Аким, Матрена и Никита.
Матрена (к Петру). Вот так-то всё, Петр Игнатьич. Баламутный он у меня, втемяшит что в башку, не выбьешь никак; только даром тебя потревожили. А как жил малый, так пусть и живет. Держи малого — твой слуга.
Петр. Так как же, дядя Аким?
Аким. Что ж, я, тае, воли с малого не снимал, только бы не тае. Хотелось было, значит, тае…
Матрена. И что путаешь, сам не знаешь. Пусть живет, как жил. Малому и самому сходить неохота. Да и куда нам его, сами управим.
Петр. Одно, дядя Аким: если ты его на лето сымешь, он мне на зиму не нужен. Уж жить, так в год.
Матрена. На год и залежится. Мы дома, в рабочую пору, коли что, принаймем, а малый пусть живет, а ты нам теперича десяточку.
Петр. Так как же, еще на год?
Аким (вздыхает). Да что ж, уж, видно, тае, коли так, значит, видно, уж тае.
Матрена. Опять на год, от Митриевой субботы. В цене ты не обидишь, а десяточку теперь дай. Вызволь ты нас. (Встает и кланяется.)
Те же, Анисья и Анютка. (Анисья садится к сторонке.)
Петр. Что ж? Коли так, так так — до трактира дойти и магарычи. Пойдем, дядя Аким, водочки выпьем.
Аким. Не пью я ее, вино-то, не пью.
Петр. Ну, чайку попьешь.
Аким. Чаем грешен. Чаем, точно.
Петр. И бабы-то чайку попьют. Ты, Микита, смотри, овец-то перегони да солому подбери.
Никита. Ладно.
Все уходят, кроме Никиты. Смеркается.
Никита один.
Никита (закуривает папироску). Вишь, пристали, скажи да скажи, как с девками гулял. Эти истории рассказывать долго будет. Женись, говорит, на ней. На всех да жениться — это жен много наберется. Нужно мне очень жениться, и так не хуже женатого живу, завидуют люди. И как это меня как толконул кто, как я на образ перекрестился. Так сразу всю канитель и оборвал. Боязно, говорят, в неправде божиться. Всё одна глупость. Ничего, одна речь. Очень просто.
Никита и Акулина.
Акулина (входит в кафтане, кладет веревку, раздевается и идет в чулан). Ты бы хоть огонь засветил.
Никита. На тебя глядеть? Я тебя и так вижу.
Акулина. Ну тебя!
Те же и Анютка.
Анютка (вбегает; к Никите шепотом). Микита, иди скорей, тебя человек один спрашивает, однова дыхнуть.
Никита. Какой человек?
Анютка. Маринка с чугунки. За углом стоит.
Никита. Врешь.
Анютка. Однова дыхнуть.
Никита. Чего же ей?
Анютка. Тебе приходить велела. Мне, говорит, Миките только слово одно сказать надо. Стала я спрашивать, а она не сказывает. Только спросила: правда ли, что он от вас сходит? А я говорю: неправда, его отец хотел снять да женить, да он отказался, у нас на год еще остался. А она и говорит: пошли ты его ко мне, ради Христа. Мне, говорит, беспременно нужно ему слово сказать. Она уж давно ждет. Иди же к ней.
Никита. Ну ее к богу. Куда я пойду?
Анютка. Она говорит, коль не прийдет, я сама в избу к нему пойду. Однова дыхнуть, приду, говорит.
Никита. Небось постоит да уйдет.
Анютка. Аль, говорит, его на Акулине женит; хотят?
Акулина (подходит к Никите за своей прялкой. Кого на Акулине женить?
Анютка. Микиту.
Акулина. Легко ль? Да кто говорит-то?
Никита. Да, видно, люди говорят. (Смотрит на неё смеется.) Акулина, что, пойдешь за меня?
Акулина. За тебя-то? Може, допрежь и пошла бы, а теперь не пойду.
Никита. Отчего теперь не пойдешь?
Акулина. А ты меня любить не будешь.
Никита. Отчего не буду?
Акулина. Тебе не велят. (Смеется.)
Никита. Кто не велит?
Акулина. Да мачеха. Она все ругается, все за тобой глядит.
Никита (смеется). Вишь ты! Однако ты приметливая.
Акулина. Я-то? Что мне примечать? Разве я слепая? Нынче она батю пузырила, пузырила. Ведьма она толстомордая. (Уходит в чулан.)