— Что-то не так? — спросил мистер Моллой.
— Да, — отвечал мистер Твист, ощетинясь нафабренными усами. — Ваши расчеты.
Для женщины, только что расписавшейся в любви к усатому сыщику, миссис Моллой выглядела не больно-то ласково. Ее тонкие брови сошлись, глаза потемнели.
— Черт! — воскликнула она с некоторым, увы, раздражением. — Опять ему все не слава Богу! Только заходит нормальный деловой разговор, он так разевает свою пасть, что, того глядишь, сам себя проглотит. Чем тебе плохи тридцать процентов?
— Да, Шимпи, — укоризненно произнес мистер Моллой. — Чего тебе неймется? Тридцать процентов — хорошие деньги.
— Девяносто — еще лучше.
— Девяносто? — вскричал мистер Моллой, словно друг — да что там, почти брат — тяпнул его за ногу.
— Де-вя-носто? — эхом повторила миссис Моллой. Ее тоже как будто укусил в ляжку неблагодарный друг.
— Это мои условия. Я предложил план. Не будь меня, не было бы никакого плана. Вам осталось выполнить черную работу. Исполнителям положено десять процентов.
Наступило молчание.
— Да лучше пусть у меня губы треснут! — наконец объявила миссис Моллой. — И то не удержусь, засмеюсь.
И она рассмеялась недобрым зловещим смехом. Шимп-Твист потрогал усы.
— Думаете, это смешно?
Долли отвечала, что именно это она думает. Ее супруг загадочно улыбнулся, показывая, что тоже нашел предложение несколько забавным.
— Сам посуди, Шимпи, как нам не смеяться, — заметил он. — Ты упустил, что мы — в доме, а ты — на улице.
— Да, это ты забыл, — кивнула миссис Моллой. — Сказал бы спасибо, что мы по доброте душевной решили тебе немного отстегнуть.
— Вы тоже кое-что не учли, — сказал мистер Твист. — Звоню вашей Корке насчет того, что за акции ей впарили, и через полчаса вас в доме не будет. Или быстрее. Зависит от того, дадут ли вам собрать вещи. Пошевелите извилиной.
Мистер Моллой остолбенел.
— Ты же не станешь ей звонить?
— Стану.
— Это низко, — указал мистер Моллой, — не по-джентльменски. Ты не опустишься до этого, Шимп.
— Опущусь, — отвечал Шимп. — Я тренировался.
Миссис Моллой утратила дар речи, которого на миг лишалась при мысли о такой низости, и выдала фразу, настолько емкую, что в полудюжине слов сумела высказать свое мнение о внешнем виде, манере, моральном облике, усах и родителях Шимпа Твиста. Человек чуткий обиделся бы до глубины души, но Шимп Твист слышал таких фраз, что даже не поморщился.
— Так мы далеко не уедем, — укоризненно проговорил он.
— Да, — кивнул мистер Моллой, — ругайся, не ругайся, киска, надо соглашаться.
— Ты же не отдашь ему девяносто процентов за красивые глаза! — содрогнулась миссис Моллой.
Мистер Моллой, никогда не умевший держать удар, грустно взглянул на супругу.
— Не вижу другого выхода, ласточка.
— А я вижу.
— Но, куколка, он прав. Если он капнет Корке, плакали наши денежки. Она все проглотила, как милая, но все же она не совсем дура. Не забудь, я еще не получил чек.
— Вот это разговор, — согласился Шимп. — Я готов слушать.
— Тогда слушай, — взвилась Долли. — Эти твои стекляшки — кто их тебе вытащит, если не мы?
— Ты сама рассказала про ваш собачий пансион, да еще я сидел в шкафу, и слушал, как тут толковала девица. Подъеду к двери, назовусь богатым миллионером, и передо мной расстелят алую ковровую дорожку, как прежде для Мыльного. Ну, что?
— Ничего.
— Почему?
— Ничего у тебя не выйдет.
— Кто мне помешает?
Мистер Моллой задавал себе тот же вопрос. Ему казалось, что борьба проиграна и нет смысла барахтаться. Он испытывал сложные чувства человека, которому защемили палец, и не мог понять, почему его супруга так уверена в себе. Впрочем, она уже не раз выходила из немыслимых коллизий, ставивших в тупик его самого, и сейчас он глядел на Долли с искрой надежды.
— Я скажу, кто тебе помешает, — объявила она (не зря Мыльный надеялся!). — Молодчик с соломенными волосами, который назвался твоим именем. Приезжаешь, а он — тут как тут и сразу начинает откручивать твою мерзкую головенку.
У Шерингема Эдера отпала челюсть. Этого он совершенно не учел.
— Лично я, — продолжала Долли, — буду очень рада, если ты вот так приедешь. Нам с Мыльным останется купить венок и постоять на похоронах, а потом спокойненько заняться стекляшками. Милости просим. Поезда ходят с утра до вечера.
Наступило молчание. Шимп Твист снова теребил усы, на этот раз нервозно, словно одураченный баронет в старосветской мелодраме. Во взгляде мистера Моллоя тоска сменилась любовью и восхищением. Долли подкрашивала губы.
— Помнишь, милый, — сказала она, — как вчера мы встретили этого типа на берегу? Он стоял, такой это черный на фоне закатного неба, и мускулы перекатывались, как змеи.
— Угу!
— Ты еще подумал, что это боксер какой-то.
— Борец.
— Ну да, борец. Из тех ребят, что отрывают руки-ноги. Мистер Твист выслушал достаточно.
— Ладно, что вы предлагаете? — с тоской произнес он.
— Пятьдесят на пятьдесят, — тут же откликнулась Долли. — Устраивает?
Мистер Твист без особого жара сказал, что устраивает. Мистер и миссис Моллой покинули контору. Миссис Моллой расточала улыбки, лицо мистера Моллоя было немного задумчивым.
— Ты слишком добрая, киска, — сказал он, проплывая через двор в густом аромате капусты. — Ты так его прищучила, что могла бы выбить и семьдесят.
— Ну ты загнул!
— Да нет, я ничего, — торопливо добавил мистер Моллой. — Ты — молодчина. Просто мне неохота делиться поровну с этим жуликом.
— Да очнись ты! — в изумлении вскричала миссис Моллой. — Думаешь, он получит хоть цент? Где твоя голова, пупсик? Заберем стекляшки, только нас и видели. Про пятьдесят процентов я сказала просто так, чтобы его утешить.
Шекспировское чело мистера Моллоя разгладилось. Он дивился, как мог хоть на мгновение усомниться в своей мудрой жене.
Деловые совещания отнимают немало времени, даже если проходят не так бурно, как в квартире номер три, Холси-билдингс. Когда мистер и миссис Моллой сошли на станции, стояла уже середина дня, и оба испытывали приятное чувство голода.
Такси за несколько минут доставило бы их в Шипли-холл, как раз к ланчу, но Мыльный был против. Он, как и Юстэс Трампер, с детства любил покушать, поэтому считал угубу недоумками, а их рацион — мерзостью. Он без труда убедил жену, что сегодня выдался прекрасный случай избежать растительной трапезы, и час ланча застал их в кофейной комнате «Оленя и рогов» на главной улице Шипли. Уперевшись локтями в стол, они поглощали яичницу с ветчиной, а на кухне готовилась вторая порция.
Поначалу оба молчали, потом, утолив первый голод, начали разговор. Естественно, он коснулся волка в овечьей шкуре, точнее — в шкуре частного сыщика.
— Думаю, первым делом надо вытурить этого белобрысого субчика, — сказала миссис Моллой после того, как ее муж с чувством пожелал Джефу подавиться шпинатом. — Пока он там ошивается, у нас связаны руки.
Мистер Моллой вздохнул и запустил в рот кусок ветчины с видом сенатора, водружающего в яму закладной камень.
— Да, но как его вытуришь?
— Просто. Скажем Корке, что он — гад.
— А если она спросит, почему мы вчера не сказали?
— Ответим честно: вчера он наплел нам, будто купил дело. Мы поверили. А сегодня хорошенько подумали, засомневались, съездили в Лондон и поговорили с настоящим Шерингемом Эдером. Тот пришел в ужас. Все гладко?
— Все.
— Делов на полминуты. Как придем, сразу к ней. Думаю, к трем часам летнего времени сделаем ему ручкой.
— Солнышко, — начал мистер Моллой и осекся. Он хотел сказать своей избраннице, что она — клад, но в этот миг кухонная дверь отворилась, и внесли вторую порцию яичницы. Не успела официантка вернуться на кухню, как дверь снова открылась, и появился человек, о котором они только что говорили.