— Слушай, Айки, — беспечно начала Мейбл Спенс, словно речь шла о погоде, — у нас есть к тебе дельце. Грейс купила в Париже очень милое жемчужное ожерелье и просит тебя, когда ты на будущей неделе поедешь домой, взять его с собой и тихонько пронести через таможню.
— Еще чего?!
— Больше ничего.
Нижняя челюсть Айвора Лльюэлина медленно поехала вниз, желая навеки зарыться в тройном подбородке. Брови взлетели вверх, а глаза выпучились, как улиточьи рожки. Президент кинокомпании «Суперба-Лльюэлин» держал у себя немало талантливых актеров, но никому из них не удалось бы так правдоподобно изобразить неподдельный ужас
— Кто, я?!
— Ты, ты.
— Жемчуг — через нью-йоркскую таможню?
— Ну да.
Именно в этом месте диалога Айвор Лльюэлин начал вести себя как бойскаут. Но разве он в этом виноват? У каждого человека свои тайные страхи. Одни трепещут перед налоговым инспектором, другие боятся уличных регулировщиков. Айвор Лльюэлин боялся таможенников. Под взглядом их тусклых глаз он весь съеживался. Когда таможенник при нем чавкал жевательной резинкой, он вздрагивал. Когда тот молча тыкал пальцем в его саквояж, он раскрывал его дрожащими руками, словно там спрятан труп.
— Я не буду. Она свихнулась!
— Как это?
— Просто свихнулась. Она что, не знает: стоит американке в Париже купить украшение, бандит-продавец дает сигнал на ее родную таможню, и те радуются, ножи точат.
— Поэтому она тебя и просит. Тебя не заподозрят.
— Чушь! Еще как заподозрят! Поймают и посадят! Мейбл Спенс потрясла пуховкой:
— Не посадят. Во всяком случае, — произнесла она убийственно спокойным тоном, от которого мистеру Лльюэлину так часто хотелось бросить в нее кирпичом, — не за контрабанду. Все будет легко и просто.
— Неужели?
— Да, у нас все продумано. Грейс написала Джорджу, он встретит тебя в доке.
— Чудесно. Всю жизнь мечтал.
— Как только ты спустишься по трапу на берег, он подойдет сзади и хлопнет тебя по спине.
Мистер Лльюэлин так и подскочил:
— Кто, твой брат Джордж?
— Он.
— Пусть только попробует, я его так огрею!
Мейбл Спенс хотела что-то сказать, но вовремя сдержалась. Она чувствовала себя няней, которой приходится вразумлять несмышленого младенца.
— Не говори глупостей, Айки. Послушай. Я сяду на корабль в Шербуре и передам тебе ожерелье, оно будет зашито в подкладку твоей шляпы. В этой шляпе ты сходишь на берег в Нью-Йорке. Джордж подходит, хлопает тебя по спине, шляпа падает. Джордж нагибается, чтобы ее поднять, — и роняет свою шляпу. Затем он подает тебе свою шляпу, а сам спокойно выходит из дока в твоей. Ты ничем не рискуешь.
У многих при мысли о таком хитроумном плане загорелись бы глаза, но Айвор Лльюэлин был не из тех, чьи глаза легко загораются. Взгляд его как был стеклянным, таким и остался. Единственное, что можно было заметить в его глазах, так это неподдельное удивление.
— И ты позволишь Джорджу заграбастать ожерелье ценою… сколько, говоришь, оно стоит?
— Около пятидесяти тысяч долларов.
— Значит, я буду стоять и смотреть, как Джордж уносит в шляпе ожерелье в пятьдесят тысяч? Джордж? — проговорил мистер Лльюэлин, как будто проверяя, правильно ли расслышал имя. — Джорджу я бы и детскую копилку не доверил.
Мейбл знала своего братца как облупленного. По сути, замечание было справедливым. Но она сохраняла спокойствие.
— Джордж не станет красть ожерелье у Грейс.
— С чего бы это?
— Он ее знает.
Мистер Лльюэлин вынужден был признать силу ее аргумента. Его жена когда-то была одной из лучших тигриц немого кино. Кто видел ее в роли Мими, знаменитой бандитки (фильм «Когда Париж засыпает»), или в частной жизни наблюдал, как она рассчитывает повара, сказал бы вам, ни минуты не раздумывая, что она не тот человек, у которого можно безнаказанно красть ожерелья.
— Грейс шкуру с него сдерет.
Мистер Лльюэлин улыбнулся. Мысль о том, что кто-то может содрать шкуру с его дорогого шурина Джорджа, согревала. Помнится, именно об этом мечтал он, по настоянию жены зачисляя братца на должность эксперта по постановочной части с окладом тысяча долларов в неделю.
— Может, ты и права, — сказал он. — Но мне это не нравится. Не нравится, и все. Много риска. А вдруг сорвется? У таможенников повсюду шпики, и только я с жемчугами в шляпе сойду на берег, они…
Ему не удалось закончить фразу: за его спиной кто-то тихонько кашлянул, а затем незнакомый голос произнес:
— Извините, можно вас спросить, не подскажете ли вы, как пишется слово «ишиас»?
Монти не сразу решился обратиться к мистеру Лльюэлину за помощью в разрешении этой непосильной для него задачи. Вероятно, усвоенные в детстве правила хорошего тона не позволяли без достаточного к тому повода бросаться на незнакомцев, а может быть, он инстинктивно почувствовал, что спрашивать у владельцев кинокомпаний, как пишется какое-нибудь слово, — все равно что хватать их за ахиллесову пяту. Как бы то ни было, сначала он обратился к своему знакомцу официанту, но официант оказался плохим помощником. Сначала он вообще делал вид, что не верит, будто такое слово есть в природе, потом вдруг ударил себя по лбу и закричал:
— А! Ля маляди!
А затем понес какую-то ахинею:
— Комса, мсье. Вот так, малишь. Пиши и, ша, и, а, эс. Вуаля. Ишиас.
Выслушав всю эту белиберду, Монти, которому в данный момент было не до шуток, молча отослал официанта и решил выслушать еще одно мнение.
Реакция новой аудитории на его нехитрый вопрос оказалась довольно неожиданной. Правда, с мистером Лльюэлином он был не знаком и уж, конечно, не ждал, что тот кинется к нему на шею, но чтобы так реагировать! Ничего подобного не видел он с того памятного дня в далеком детстве, когда дядюшка Перси, большой ценитель китайского фарфора, застал юного племянника в своей гостиной с вазой династии Минь на голове.
Дама, по счастью, оказалась не такой нервной. Монти она понравилась. Маленькая изящная брюнетка с серыми глазами.
— Как вы сказали? Повторите, — попросила она.
— Мне нужно написать слово «ишиас».
— Ну так пишите, — разрешила Мейбл Спенс.
— В том-то и дело, что я не знаю, как правильно.
— Ясно. Ну, если правил правописания не отменили, то оно пишется так: и-ш-и-а-с.
— Не возражаете, если я запишу?
— Пожалуйста.
— …й-а-с. Отлично. Спасибо большое, — сказал Монти. — Ужасно вам благодарен. Я и сам так думал. Этот осел официант сбил меня с толку. Понес какую-то чушь: и-ша-эс. Я же знал, что никакого «аэ» там нет. Огромное вам спасибо.
— Не за что. Какие еще слова вас интересуют? Я знаю «параллелограмм» и «метемпсихоз», а Айки у нас специалист по коротким словам. Нет? Ну как хотите.
Проводив его ласковым взглядом, она обернулась к своему спутнику и убедилась, что тот находится в состоянии глубочайшего шока. Он таращил глаза и водил по лицу большим носовым платком.
— Что-нибудь случилось? — спросила Мейбл.
Мистер Лльюэлин не сразу подобрал слова. А когда подобрал, то ответ его был сух и краток.
— Все! — заявил он. — С этим покончено!
— С чем покончено?
— С ожерельем. Я к нему и пальцем не притронусь.
— Да что с тобой, Айки?
— «Что с тобой, что с тобой…» Подслушал он нас, вот что!
— Не думаю.
— А я думаю.
— Ну и что?
Мистер Лльюэлин фыркнул, но тихонько, словно тень Монти все еще нависала над ним:
— Как что? Говорил я тебе: у таможенников повсюду шпики, и этот тип — один из них.
— Не говори глупостей.
— Тебе хорошо советовать.
— Допускаю, что тебе это не под силу.
— Очень остроумно, — обиделся мистер Лльюэлин.
— Я вообще остроумная.
— Только не знаешь одного — как эти таможенники действуют. Именно в таких гостиницах они и держат своих шпиков.
— Зачем?
— Зачем? Затем, что однажды какая-нибудь девица возьмет да заорет во все горло, что хочет тайно провезти ожерелье.