— Что ж, ладно. Вы могли бы нам помочь, — сказала Энн, поворачиваясь к Джефу. — Я хочу сказать, раз вы сыщик, то все время что-то разыскиваете?
— Без перерыва. Улики, алмазы махараджи, военно-морские соглашения — да что угодно.
— У вас есть на это свои способы?
— Еще какие!
— Разные э-э…
— Методы.
— Да, методы. А то мы уже опустили руки. Нельзя же искать иголку в стоге сена!
— Что же вы ищете?
— Даже не знаю, с какой стороны подступиться. Ладно. Во-первых, Кейкбред — не Кейкбред.
— Ага! Мы к чему-то приближаемся.
— Он — мой дядя. Джеф моргнул.
— Простите?
— Кейкбред — мой дядя.
— Вот этот? — спросил Джеф, кивая на лорда Аффенхема, который снова погрузился в себя и сделался похож на статую, с которой только что сдернули покрывало.
— Понимаете, когда дом пришлось сдать — больше нам жить не на что, — мы решили, что дядя должен остаться в Шипли-холле и все-таки вспомнить. Остаться он мог только в виде дворецкого. Так что на самом деле все очень просто.
— Да, конечно. Вспомнить, вы сказали?
— Куда он это спрятал.
— Так-так. А что именно?
Энн Бенедик внезапно рассмеялась таким серебристым смехом, что Джеф понял: только сейчас, в этот миг в нем пробудилось подлинное желание жить. С самого ее появления он сознавал, что странное чувство, которое она в нем вызывает, — это любовь, но смех — до сих пор она только улыбалась — окончательно расставил все по местам. Смех у Энн Бенедик был поистине дивный. Он вызывал в душе образ заснеженного дома, домашних тапочек, собаки на коленях, огня в камине и доброй, хорошо обкуренной трубочки.
— Я бестолково рассказываю, да? — сказала Энн. — «Это» — мешочек очень дорогих бриллиантов, все наше состояние. Дядя Джордж спрятал его где-то в Шипли, но, хоть убей, не помнит, где именно.
В просторном шкафу Шимп Твист, как ни старался остаться незамеченным, поневоле хмыкнул. Мысль о том, что где-то в загородной усадьбе валяется мешочек с бриллиантами — более того, в усадьбе, где уже живут его давние союзники, — пронзила его насквозь.
Всю жизнь, с самого начала своей сомнительной карьеры, он мечтал о деньгах в банке, а уж если это не деньги в банке, то он ничего не понимает в деньгах. Поэтому он хмыкнул.
На его удачу, Джеф хмыкнул в тот же самый миг, так что сыщика никто не услышал. Правда, лорд Аффенхем решил, что в комнате необычное эхо, и задумался об акустике, но этим все и ограничилось.
— Вас это удивляет?
— Да.
— Я тоже удивилась, когда услышала. Я всегда знала, что у дядюшки нестандартный ум, и все-таки…
Джеф кое-как оправился от первого потрясения. Он даже смог, хотя и не без усилия, свести пальцы.
— Давайте проясним, — сказал он. — Ваш дядя вложил все семейное состояние в бриллианты?
— Да.
— И спрятал их?
— Да.
— А потом забыл, где?
— Да.
— Как собака про зарытую кость?
— Вот именно.
— Да. — Джеф с шумом выдохнул. — Вы очень точно выразились, «нестандартный». Можно не лезть в толковый словарь. Лучше не скажешь.
— Вот видишь, милый. — Энн с материнской суровостью повернулась к дяде. — Я сказала, что ты будешь выглядеть ослом. Мистер Эдер ошарашен.
Насколько это возможно для человека весом двести шестьдесят фунтов, лорд Аффенхем вскинулся.
— Я отказываюсь признать, — сухо выговорил он, — что изложенные факты выставляют меня в невыгодном свете. Мной, как я уже сказал, руководил трезвый расчет. Лопни кочерыжка! Чем вам плохи бриллианты? Куда еще можно вложить средства в наше сумасшедшее время? Когда обвалились эти несчастные железнодорожные акции, я все хорошенько взвесил и принял окончательное решение.
— Да, наверное, в твоем безумии есть своя система.
— Почему «в безумии»?
— Он такой, — продолжала Энн, обращаясь к Джефу с видом матери, рассказывающей о странностях любимого чада. — Когда объясняет свои дикие выходки, поневоле киваешь головой и веришь, что он выбрал единственно верный путь.
— Бриллианты — всегда бриллианты, — вступился Джеф.
— Когда их нельзя отыскать — нет.
— Конечно, лучше бы ваш дядя их нашел.
— Как часто редкий перл, волнами сокровенный, в бездонной пропасти сияет красотой,[8] но много ли от этого проку престарелому лорду и его безденежной племяннице? Равно как и от бриллиантов, которые то ли спрятаны, то ли не спрятаны за каминной трубой в комнате второй горничной.
— Навряд ли они там, — сказал лорд Аффенхем по некотором раздумьи.
— Могут быть.
— Вообще-то могут.
— У вас нет ни малейшей догадки?
— Пока нет. Бывают обнадеживающие проблески, но до сих пор, должен признаться, они меня обманывали.
Джеф задал вопрос, который, он чувствовал, должен был бы задать Шерингем Эдер.
— Почему вы не поместили их в банковский сейф?
— Я не доверяю банковским сейфам.
— Спросите его, почему он не купил домашний сейф, — предложила Энн.
— Почему вы не купили домашний сейф? — послушно спросил Джеф.
— Я не…
— …доверяете сейфам.
— Да, не доверяю, — твердо повторил лорд Аффенхем. — Сейф просто указывает грабителю, откуда начинать поиски. Дает, так сказать, официальное заверение: если не поленишься, получишь кое-что стоящее.
— Вы очень убедительно доказываете, лорд Аффенхем.
— Всегда этим отличался.
— Не напоминает ли вам дядя, — с чистосердечием племянницы вставила Энн, — белого рыцаря из «Алисы в Зазеркалье»? Когда он вот так впадает в транс, мне всегда кажется, что он придумывает… не помню дословно, но, в общем, как бы что-то сделать невиданным прежде способом. Банковский сейф? Нет. Он им не доверяет. Домашний сейф? Тоже не для дяди. Вот за каминной трубой у горничной — может быть. Он говорил мне, что каждый вечер придумывал новое место.
— Меня это забавляло, — сказал лорд Аффенхем. — Такое, понимаете ли, упражнение в изобретательности.
— Что, разумеется, сильно усложняет дело. Дядя то и дело вспоминает разные хитрые места, куда собирался их спрятать, потом идет и там роется. Теперь вы понимаете, за что все так ополчились на Кейкбреда. Всякий раз, как он роется, кто-нибудь входит и застает его за этим занятием. Вы, наверное, обратили внимания, что дядя у нас крупный — высокий, осанистый, в теле. Когда он ищет бриллианты, его трудно не заметить.
Джеф кивнул, отчетливо представив себе эту картину.
— А как с вами это… э… приключилось?
— Мистер Эдер спрашивает, как ты потерял память, — перевела Энн. — Расскажи. Интересно, так ли это будет смешно, как в первый раз.
Лорд Аффенхем слегка насупился.
— Ты преувеличиваешь, дорогая. И речи нет о том, чтоб я потерял память. Просто после аварии она меня порою подводит.
— Сейчас ты рассказываешь куда хуже, душа моя. Лорд Аффенхем, — пояснила Энн, — правил на веру не принимает. Нет, он каждое должен обдумать и, если сочтет неразумным, ни за что исполнять не будет. Он ехал по правой стороне дороги, потому что не признает английской левосторонней езды, а из-за угла вырулил водитель грузовика, сторонник более ортодоксальных воззрений. Когда дядю Джорджа выписали из больницы, швы на голове уже заживали, но память отшибло начисто. Врачи были просто в восторге. Интереснейший случай.
— При таких взглядах лорда Аффенхема, хорошо, что он дворецкий, а не шофер.
— Да, хотя мне кажется, он не очень доволен.
— Совсем недоволен, — решительно сказал лорд Аффенхем, немало размышлявший на эту тему. — Я ненавижу чистить серебро. Мне не нравится прислуживать за столом. Мне неприятно постоянно находиться рядом с кухаркой, которая в совершенно излишних подробностях рассказывает о состоянии своего нутра. А особенно мне противно отзываться на имя Кейкбред.
— Скажите, — спросил Джеф, — вы долго его выдумывали?
— Нет, — отвечала Энн, — оно придумалось само.
— Вы — исключительная девушка.