Как видим, Стругацкие уже с первых книг оставляли на своем пути немало нерешенных вопросов. Точнее — решенных весьма неоднозначно. Делали заначки — на Будущее. Искренне жалея при этом, что мир слишком велик и нельзя рассказать сейчас же обо всем, что известно и что неизвестно…
Впрочем, эпилог в «Стажерах» прочитывается сегодня вполне однозначно: как эпилог к творческому и жизненному этапу. Честное прощание с наивными идеями периода ученичества; с неумными чудаками — высокими, широкоплечими, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями; со всеми, для кого их красивые слова и картинные жесты («Осторожные сидят на Земле, Август Иоганн. Специфика работы, Август Иоганн! — и щелкнул крепкими пальцами») стали все-таки твердокаменными заблуждениями…
Всё.
Главное — на Земле.
БОГ БЕРЕТСЯ ЧИСТИТЬ НУЖНИК. «Бедные злые люди»
Этот рассказ — отдельное произведение. В нем — напротив, пролог к новому этапу, прорыв в зону Учительства. К сожалению, форма рассказа оказалась слишком краткой для этой зоны. Рассказчик «не успевает» объяснить, выписать историческую канву, декорации. Да и вообще — не место в ШКОЛЕ лаконизму.
Однако идея будущей повести «Трудно быть богом» (а именно таково первоначальное название рассказа) — уже налицо: «Когда я думаю, что, не будь его, Аллан и Дерек остались бы живы, мне хочется сделать что-то такое, чего я никогда не хотел делать».
Одна из новых дорог обозначена. А с короткой формой с этого момента покончено навсегда.
РАЗ ВЫ ХОТИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО… «Попытка к бегству»
В «Попытке» Стругацкие делают важный шаг в освоении новой изобразительной техники. Они решительно отказываются от ефремовского способа подробного описания всей структуры общества будущего, НА ФОНЕ которого даны портреты хороших людей. Здесь впервые — все как раз наоборот: декорации почти не прорисованы, зато есть люди. Их мало, но они точно в фокусе. И этого вполне достаточно: имея их пред глазами, мы можем достроить недостающее в картине окружающего мира. Именно в таком контрасте — не на фоне фантастических достижений техники или социологии, но НА ФОНЕ ЛЮДЕЙ — и дан Саул: как явственно чужой, внешний для этого мира. Хотя, возможно, именно он и есть наиболее живой и органичный герой повести. Не потому, что он из нашего мира. Но — по цельности характера.
Итак, «Попытка» — безоговорочно вещь второго этапа. Ни слова о технике будущего как таковой. Любая конкретика — только к слову, только как аксессуар. (А ведь именно в этой книге впервые появляется квазиживой космолет. И — вообще отсутствует его описание, даже описание внешнего вида. Не говоря уже о таких «давно умерших» приемах, как изложение принципа действия. «Механизм огнеметания ифритов изучен слабо и вряд ли будет когда-либо изучен досконально, потому что никому не нужен».) В итоге решаются сразу две задачи: повышение реалистичности — ведь для них там все это привычно, так что и внимание заострять особо не на чем: ну, космолет, ну, живой, делов-то! — и огромная экономия авторских сил и читательского времени. К тому же, попытка описать то, что описать невозможно в принципе, непременно выставила бы авторов в глупом свете: кому интересно оказаться в положении шимпанзе, пытающейся писать роман о людях… Куда лучше, если ирония исходит от самих авторов: «— Димка! — крикнул Антон. — Закрой-ка люк! Сквозняк».