Выбрать главу

Так что напрасно Борис Натанович Стругацкий, отвечая однажды на вопрос в Интернете, сказал об отсутствии Теории Воспитания как таковой. Вот она — в предельном воплощении: полная изоляция от всякого воздействия традиции — раз; техническая возможность неограниченного общения с Учителями — два; сами Учителя — три. Всё.

Разумеется, это пальцы загибать легко, а реализовать подобные условия, мягко говоря, непросто. Но речь ведь о Теории.

* * *

Возможно, самый «нефантастический» в портретной галерее АБС образ — образ Майки. Обычная ЖИВАЯ женщина. Молодая, умная, грамотная. Но… Но — женщина. Само по себе это не плохо и не хорошо. Это правдиво. Есть расхожее мнение, будто Стругацкие сознательно избегали женских образов, так как те им плохо удавались. Неправда. Они избегали помещать женщин во враждебную среду. Одно дело — эмоционал на своем месте в социуме (будь то Диана или Лола, Кира или дона Окана, Сельма или Амалия, Женя Вязаницына или Аля Постышева, Алевтина или Нава, Рада Гаал или Орди Тадер). И совсем другое — земная до мозга костей, то есть такая, какой только и может быть настоящая женщина, в Космосе. Майя Глумова. Сплошная неприятность — как для нее самой, так и для всех вокруг.

Обратите внимание. Даже Роберт Скляров — и тот постоянно занят рефлексией (и по поводу «глупости» своей, и по поводу подлости совершённого). И Горбовский, как бы он ни был ироничен и спокоен, всегда в курсе собственной «внутренней ситуации». Да что там Горбовский. Малыш! Едва научившись облекать свои переживания в словесную форму, он принимается за самоанализ. И даже — за «плохо — хорошо»… Глумова же — никогда. Основные поступки — не от разума. Видно, именно в экстремальных ситуациях, как нигде больше, «эмоциолисты и логики становятся чужими друг другу».

* * *

А впрочем, что там говорить, есть, есть живые герои. И обычные, «почти такие же». И более совершенные — какими быть мы только мечтали. И даже столь идеальные, что, оставаясь живыми и осязаемыми, переходят порой в божественное состояние. Но…

Но, говоря о реалистичности созданных писателем миров и героев, нельзя не упомянуть о великой боли всякого русского писателя и всякого, кто любит и знает русскую литературу. Апофеоз этой боли — в творчестве Льва Толстого, где бесконечно интересные, не устаревающие приключения духа разбавлены — порой до потери вкуса — бесконечно нудными попытками сделать великую прозу еще и Учительской, «приговорив» к этим приключениям нечто морально-поучительное.

Проблема автора, надеющегося хотя отчасти предугадать, как слово его отзовется в душах Учеников, — в поиске того самого, не поддающегося формальному анализу, золотого соотношения между чистым действием и элементами морали. Но как бы мучительно Мастер ни искал эту волшебную пропорцию, поиски обречены как минимум на частичную неудачу. Ибо всегда были и будут читатели высшей квалификации, которым ЛЮБЫЕ пояснения не только не нужны, но и противопоказаны — вплоть до полного отторжения морали вместе с содержащей ее книгой. Сладкое такие читатели переваривают плохо, а уж в сочетании с горьким — тем более. И напротив: каждое новое поколение нуждается в литературе «учебной», каковая без элементов морали попросту немыслима. А следовательно, и в каждой генерации литераторов будут как свои «наставники», так и свои «чистые зеркала». Большинство же пишущих расположатся в «нишах» между этими полюсами. И лишь счастливым единицам из них удастся нащупать стиль, позволяющий и увлекать действием, и — по ходу — чему-то учить. В идеале — учить думать. Примером явных удач в этих поисках золотого сечения могут служить многие книги АБС. И многие их герои. Однако невозможно не заметить тот факт, что герои эти в чем-то всегда немного толстовские. Скажем, Савел Репнин. Будь он более «достоевским» персонажем, разве стал бы он так доходчиво пояснять — обращаясь через голову собеседника непосредственно к читателю… А ведь «Попытка» — одна из самых свободных от прямой дидактики книг АБС. И если бы в ней осталось только действие, то читатель-ас порадовался бы необходимости додумывать «что такое хорошо и что такое плохо», но… Но тогда многие Ученики книгу бы попросту не поняли! О, безысходность…