Трилецкий. Ты хорошо говоришь, Абрам Абрамыч!
Венгерович 1. Нехорошо, господа, дурно… Можно подумать, что между вами, развитыми людьми, и моими приказчиками нет никакой разницы… И тыкать вам никто не позволил… Сколько вам? Очень дурно, молодые люди… Сколько вам?
Трилецкий. Сколько дашь…
Пауза.
Венгерович 1. Я вам дам… Я вам могу дать… пятьдесят рублей… (Дает деньги.)
Трилецкий. Роскошно! (Берет деньги.) Велик!
Венгерович 1. На вас, доктор, моя шляпа!
Трилецкий. Твоя? Гм… (Снимает шляпу.) На, возьми… Отчего ты не отдашь его почистить? Ведь дешево возьмут! Как по-еврейски цилиндр?
Венгерович 1. Как угодно. (Надевает шляпу.)
Трилецкий. А тебе идет цилиндр, к лицу. Барон, совсем барон! Отчего ты не купишь себе баронства?
Венгерович 1. Ничего я не знаю! Оставьте меня, пожалуйста!
Трилецкий. Ты велик! Отчего это тебя понять не хотят?
Венгерович 1. Отчего не хотят оставить в покое, Скажите лучше! (Уходит в дом.)
Явление XIПлатонов и Трилецкий.
Платонов. Для чего ты взял у него эти деньги?
Трилецкий. Да так… (Садится.)
Платонов. Как это: да так?
Трилецкий. Взял да и шабаш! А тебе его жалко, что ли?
Платонов. Не в том дело, братец!
Трилецкий. В чем же?
Платонов. Не знаешь?
Трилецкий. Не знаю.
Платонов. Врешь, знаешь!
Пауза.
Великою любовию воспылал бы я к тебе, душа моя, если бы ты хоть недельку, хоть денек пожил по каким-нибудь правилам, хоть бы самым мизерным! Для таких субъектов, как ты, правила необходимы, как хлеб насущный…
Пауза.
Трилецкий. Ничего не знаю… Не нам, брат, с тобой переделывать плоть нашу! Не нам сломать ее… Знал я это, когда еще с тобой в гимназии по-латыни единицы получал… Не будем же болтать попусту… Да прильпнут гортани к языкам!
Пауза.
Смотрел я третьего дня, братец ты мой, у одной своей дамочки портреты «Современных деятелей» и читал их биографии. И что же ты думаешь, любезный? Ведь нет нас с тобой среди них, нет! Не нашел, как ни бился! Lasciate, Михаил Васильич, ogni speranza!*[14] — говорят итальянцы. Не нашел я ни тебя, ни себя среди современных деятелей и — вообрази! Я спокоен! Вот Софья Егоровна так не того… не спокойна…
Платонов. При чем же тут Софья Егоровна?
Трилецкий. Обижается, что ее между «Современными деятелями» нет… Воображает, что стоит ей только мизинцем шевельнуть — и земной шар рот разинет, человечество от радости шапку потеряет… Воображает… Гм… Ни в одном умном романе ты не найдешь столько белиберды, сколько в ней… А в сущности гроша медного не стоит. Лед! Камень! Статуя! Так и хочется подойти к ней и соскоблить с ее носа капельку гипса… А чуть что… сейчас истерика, глас и воздыхания… Силенок ни на грош… Умная кукла… На меня с презрением смотрит, шалопаем считает… А чем ее Сереженька лучше нас с тобой? Чем? Тем только и хорош, что водки не пьет, возвышенно мыслит и без зазрения совести величает себя человеком будущего. Впрочем, не судите, не судимы будете… (Встает.) Пойдем выпьем!
Платонов. Не пойду. Мне там душно.
Трилецкий. Пойду сам. (Потягивается.) Кстати, что означают на вензеле эти Слово и Веди? Софью ли Войницеву или Сергея Войницева? Кого хотел уважить этими литерами наш филолог, себя или свою супругу?
Платонов. Мне сдается, что эти литеры означают: «Слава Венгеровичу!» На его деньги кутим.
Трилецкий. Да… Что это с генеральшей сегодня делается? Хохочет, стонет, лезет целоваться… Точно влюблена…
Платонов. В кого ей тут влюбиться? В самое себя разве? Ты не верь в ее смех. Нельзя верить в смех той умной женщины, которая никогда не плачет: она хохочет тогда, когда ей плакать хочется. А нашей генеральше не плакать, а застрелиться хочется… Это и по глазам ее видно…
Трилецкий. Женщины не стреляются, а травятся… Но не будем философствовать… Когда я философствую, я жестоко вру… Славная бабенка наша генеральша! Я вообще ужасно скверно мыслю, когда смотрю на женщину, но это единственная женщина, от которой отскакивают все мои лютые помыслы, как горох от стены. Единственная… Когда я гляжу на ее реальное лицо, я начинаю верить в платоническую любовь. Идешь?