– Вы ее очень любили, очень–очень?
– Да, дружок. Суди сама: она приказывала, а я повиновался.
– Вы такой милый! Вы поцелуете меня?
– С радостью, и почту за честь. Вот это от меня, а это — от нее. Ты попросила, но могла бы приказать, ведь ты — это как бы она: ты приказываешь, я повинуюсь.
Услышав о таких высоких для себя привилегиях, девочка весело захлопала в ладоши, но тут до ее слуха долетел звук приближающихся шагов: размеренный топот идущих в ногу солдат.
– Солдаты, солдаты! Я хочу посмотреть на них!
– Ты их увидишь, дорогая. Но подожди минуту, у меня есть к тебе поручение.
В комнату вошел офицер, низко поклонился, сказал: «Они здесь, ваша светлость», — снова поклонился и вышел.
Глава нации подал Абби три сургучных облатки — три небольших кружка, два белых и один ярко–красный; этот последний и должен был служить знаком смерти тому из осужденных, кому он достанется.
– Ах, какой хорошенький красный кружок! Это все мне?
– Нет, дорогая, они предназначены другим. Приподними за край вон ту занавесь — за ней открытая дверь. Пройди в нее, и ты увидишь троих людей, которые стоят в ряд, лицом к стене, и держат руки за спиной; ладонь одной руки у них раскрыта в виде чаши — вот так. В каждую такую раскрытую ладонь опусти один из этих кружков, а потом вернись ко мне.
Абби исчезла за дверной занавесью, и лорд–протектор остался одни. Он подумал благоговейно: «Поистине мысль эту подал мне сам господь бог, всегда незримо присутствующий рядом с теми, кто сомневается и ищет помощи. Ему ведомо, на кого должен пасть выбор, и это он направил сюда своего безгрешного посланца свершить свою волю. Все могут заблуждаться, только не он. Дивны дела его и премудры, да, будет благословенно его святое имя!»
Абби опустила за собой занавесь и несколько мгновений с большим любопытством рассматривала комнату смерти и прямые неподвижные фигуры солдат и узников. Вдруг лицо ее оживилось, и девочка сказала себе: «Да ведь один из них мой папа! Я узнаю его спину. Вот ему я и дам самый хорошенький кружок». Она выбежала вперед, опустила кружки в протянутые ладони, просунула головку под согнутый локоть отца, подняла личико и воскликнула:
– Папа, папа, посмотри, что у тебя в руке. Это я тебе дала!
Отец взглянул на роковой подарок и, терзаемый муками любви и жалости, упал на колени и прижал к груди своего маленького невинного палача. Солдаты, офицеры, освобожденные узники — все на мгновение словно оцепенели, потрясенные неслыханной трагедией. Душераздирающая сцена сжала им сердце — они плакали, не стыдясь своих слез. Несколько минут длилось глубокое благоговейное молчание, затем офицер отряда неуверенно шагнул вперед, коснулся плеча осужденного и мягко сказал:
– Мне очень тяжело, сэр, поверьте, но долг мне повелевает.
– Повелевает что? — спросила Абби.
– Я обязан увести его отсюда. Всей душой моей сожалею.
– Но куда увести, куда?
– В другое... господи, помоги мне! — в другое помещение.
– И никуда вы его не уведете. Моя мама больна, и я заберу папу домой. — Она высвободилась из объятий отца, вскарабкалась к нему на спину, обвила руками его шею. — Я готова, папа, поехали!
– Бедная моя девочка, я не могу. Я должен идти туда, куда мне приказано.
Абби соскочила на пол, огляделась с недоумением. Потом подбежала к офицеру, стала перед ним, негодующе топнула ногой и воскликнула:
– Я же сказала, что моя мама больна, разве вы не слышали? Отпустите его, сейчас же отпустите!
– Несчастный ребенок... Бог свидетель, я отпустил бы, если бы мог... Смирно! Стройся! Ружья на плечо!
Словно вихрь Абби вылетела из комнаты и в следующее мгновенье уже тащила за руку лорд–протектора. При виде этого человека, внушающего всем страх и трепет, присутствующие подтянулись, офицеры отдали честь, солдаты салютовали оружием.
– Да остановите же их, сэр! Моя мама больна, ей нужно видеть папу, я им об этом уже сказала, а они даже не слушают и хотят увести его отсюда.