– Ну что, убедились? Я был прав! Нет, ей–богу, вы только посмотрите: конечно же, он совершенно слеп!
И все остальные сказали:
– Да, да, опыт подтвердил вашу теорию. Отныне страждущее человечество в превеликом долгу перед вами.
И все окружили хозяина, с чувством жали ему руку, благодарили и восхваляли его.
Но все это я видела и слышала лишь очень смутно. Я подбежала к моему дорогому малышу, прильнула к нему и стала слизывать с него кровь, а он прижался ко мне головкой и тихо скулил. Сердцем я понимала, что хотя он не видит, но чует меня, и ему не так страшно и не так больно, потому что рядом мать. А потом он упал, его бархатный носишко ткнулся в пол – да так мой щенок и остался лежать, больше он уже и не шелохнулся.
Тут мистер Грэй прервал разговор, вызвал лакея и приказал:
– Закопайте его где–нибудь в дальнем углу сада.
И снова вернулся к беседе. А я, хромая, побежала вслед за лакеем. Я была очень довольна и благодарна, – я видела, что моему щенку уже не больно, потому что он заснул.
Мы дошли до самого конца сада, туда, где летом все мы – дети, нянька и я со своим щенком – играли в тени высокого вяза; и там лакей выкопал ямку. Я видела, что он собирается положить в нее моего щенка, и радовалась: значит, мой сын вырастет и станет таким же красивым псом, как Робин Эдэйр, и это будет чудесным сюрпризом для миссис Грэй, Сэди и малютки, когда они вернутся домой. Поэтому я старалась помочь лакею рыть ямку, но моя перебитая нога плохо действовала. Она, понимаете, не сгибалась, – а чтобы копать, надо работать обеими передними лапами, иначе ничего не получается. Лакей выкопал ямку, положил в нее моего маленького Робина, погладил меня по голове, прослезился и сказал:
– Эх, бедная ты псина… Ты–то спасла его ребенка…
Вот уже две недели, как я не отхожу от ямки, но мой щенок все не показывается. Последние дни меня стал охватывать страх. Мне начинает казаться, что с моим щенком что–то случилось. Я не знаю, что именно, но от страха я совсем больна. Я не могу есть, хотя слуги тащат мне самые лакомые куски и все утешают меня. Они даже ночью иногда приходят, плачут надо мной и приговаривают:
– Несчастный песик… Ну, забудь, успокойся, иди домой, не надрывай ты нам сердце…
Все это только еще больше пугает меня и убеждает в том, что произошло что–то ужасное. Я так ослабела, что со вчерашнего дня уже не держусь на ногах. С полчаса тому назад слуги взглянули на заходящее солнце – оно как раз в этот момент скрывалось и в воздухе потянуло ночной прохладой, – и сказали что–то такое, что я не поняла, но от их слов в сердце мое проник леденящий холод:
– Бедняжки, они ничего не подозревают. Завтра утром вернутся и сразу спросят: «Где же наша собачка, где наша героиня?» И у кого из нас хватит духу сказать им правду: «Ваш преданный четвероногий друг ушел туда, куда уходят все погибающие бессловесные твари!»
НАСЛЕДСТВО В ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ
Глава I
Лейксайд – приятный городок с населением в пять или шесть тысяч жителей и, для городка Дальнего Запада, довольно живописный. Его церкви способны вместить не менее тридцати пяти тысяч человек, как это водится на Дальнем Западе и на Юге, где все веруют, где представлены все разновидности протестантских сект, и каждая из них открыла свою фирму. Сословные различия в Лейксайде неведомы, по крайней мере, это не проявляется открыто; всяк знает ближнего своего и его собаку, и дружеская общительность в Лейксайде главенствующая черта.
Саладин Фостер служил счетоводом в самом большом магазине Лейксайда, будучи единственным в городе высокооплачиваемым представителем этой профессии. В ту пору ему было тридцать пять лет, из которых он уже четырнадцать прослужил в этом магазине; он поступил туда в первую же неделю после свадьбы, на жалованье четыреста долларов в год, и в течение четырех лет неуклонно шел на повышение, получая ежегодную надбавку в сто долларов. С того времени его жалованье составляло восемьсот долларов в год – весьма внушительная сумма, – и, по общему мнению, он его вполне заслуживал.
Жена Саладина Фостера, Электра, оказалась надежной поддержкой супругу, хотя, подобно ему, была мечтательницей и втайне питала слабость к романтике. Сразу же после свадьбы девятнадцатилетняя супруга – почти дитя – купила на городской окраине акр земли, за который выложила двадцать пять долларов наличными – все свое состояние. Капитал Саладина был меньше на целых пятнадцать долларов. Электра разбила огород, отдала его обрабатывать исполу ближайшему соседу и получила от своей земельной собственности сто процентов годовой прибыли. Из первого жалованья мужа она положила тридцать долларов в банк, из второго – шестьдесят долларов, из третьего сто, из четвертого сто пятьдесят. Жалованье Саладина повысилось до восьмисот долларов в год; за это время у супругов родилось двое детей, и семейные расходы возросли, – однако жена, несмотря ни на что, ежегодно откладывала в банк по двести долларов. На восьмой год супружества Электра на своем земельном участке построила и обставила хорошенький, удобный домик стоимостью в две тысячи долларов, заплатила наличными половину этой суммы и переселила туда свое семейство. Через семь лет она полностью выплатила весь долг и у нее осталось еще несколько сот долларов, которые приносили доход.