— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — сказал Уолли, нарушая молчание, длившееся уже несколько минут, — но мне кажется, вы замерзаете на ходу. У меня, с тех пор как я приехал в Лондон, появилась привычка гулять по набережной в минуты душевной скорби, но, может, все-таки середина зимы — не время для здешних прогулок. «Савой»[15] совсем рядом, если мы не будем и дальше уходить от него. Думаю, недурно бы отпраздновать нашу встречу после долгой разлуки. Как вы считаете?
Вся унылость Джилл исчезла, как по волшебству. Живой темперамент взял вверх.
— Огни! — воскликнула она. — Музыка!
— И еда. Эфирному созданию, вроде вас, это может показаться вульгарным, но я не обедал.
— Бедный вы, бедный! Почему же?
— Да так. Нервничал.
— А, ну конечно! — Интерлюдия с пожаром заставила ее позабыть о его личной связи с вечерними событиями. Ей вспомнилось кое-что, сказанное им в театре. — Уолли… — и, слегка смутившись, она замолчала. — Наверное, мне следует называть вас мистер Мэйсон, но я всегда думала о вас…
— Уолли, пожалуйста, Джилл. Мы вроде не совсем посторонние. Не прихватил с собой книжку этикета, но одиннадцать галлонов холодной воды, вылитых за шиворот, — знакомство, ближе некуда. Так что же вы хотели сказать?
— Вы что-то говорили Фредди про вложенные деньги. Это правда?
— Вложил ли я деньги в эту кошмарную пьесу? Да. Все, до последнего цента. Это была единственная возможность увидеть ее на сцене.
— А почему?.. Ой, забыла, что хотела сказать!
— Почему мне захотелось ее увидеть? Что ж, это, конечно, странно, но, честное слово, до сегодняшнего вечера я был твердо уверен, что эта чертова писанина — шедевр. Последние несколько лет я писал мюзиклы, а после такого длинного срока душа восстает и вопит: «Хватит, хватит, мой мальчик! Ты способен на кое-что получше!» Так, во всяком случае, вопила моя, а я взял да и поверил. Последующие события доказали, что моя душа меня попросту надула.
— Значит, вы потеряли огромные деньги?
— Все, что у меня было, простите невольный мелодраматизм. И можете себе представить, ни один старый честный слуга, нянчивший меня на коленях, не явился и не предложил мне своих сбережений. К несчастью, в Америке таких слуг просто нет. В Америке о моих простых нуждах заботилась одна шведская особа, но инстинкт мне подсказывает — если я вдруг явлюсь к ней и попрошу раскошелиться в пользу молодого хозяина, она кликнет копа. Однако я все-таки обогатился опытом, а опыт, как говорят, дороже денег. Во всяком случае, у меня достаточно денег, чтобы заплатить по счету, так что пойдемте-ка, поужинаем.
В обеденном зале отеля «Савой» все было, как они и предвкушали, — еда, огни и музыка. Театры еще не выбросили свою публику, так что большой зал был заполнен лишь наполовину. Уолли отыскал столик в углу и стал заказывать ужин, со всей сосредоточенностью оголодавшего.
— Простите, что так увлекся меню, — сказал он, когда официант отошел, — но вы представляете, что означает для человека в моем положении выбрать между poulet en casserole[16] и почками a la maître d'hôtel.[17] Просто странник на перепутье!
Джилл лучисто улыбнулась ему через стол. Ей едва верилось, что надежный друг, с кем она пережила беды вечера и теперь готова пировать, — та самая зловещая фигура, которая омрачала ей детство. По виду Уолли сейчас определенно не способен дергать маленьких девочек за косы.
— Вы всегда были жадиной, — заметила она. — Как раз перед тем, как я окатила вас из шланга, помнится, вы подло присвоили кусок моего именинного торта.
— Вы помните и это? — Его глаза просияли, и он улыбнулся ей. Улыбка у него оказалась обаятельная. Рот был довольно большой, и чудилось, будто губы растягиваются от уха до уха. Джилл он больше прежнего напомнил большого славного пса. — Я и сейчас его чувствую: торт свалялся у меня в кармане, неразрывно слипшись с рогаткой, парой шариков, коробкой спичек и какой-то бечевкой. В те дни я был ходячей лавкой. Это напоминает мне, что мы уже некоторое время только и обмениваемся детскими воспоминаниями.
— Я все пытаюсь осознать, что вы — и взаправду Уолли Мэйсон. Вы так переменились.