Завалившись еще дальше набок, Фредди продемонстрировал интерес:
— Из-за Джилл?
— Фредди, она такая… неуемная!
Фредди чуть не грохнулся с кресла. «Вот так совпадение!» — как выражаются романисты.
— Странно, что и ты так сказал! — воскликнул он. — Только сегодня вечером я говорил ей в точности то же самое! — И чуть запнулся. — Мне вроде бы понятно, к чему ты клонишь, старик. Ключевая фраза — «Что скажет мама?» Так, а? Ты начал проникаться идеей, что если поведение Джилл не станет осмотрительнее, то ставки на нее упадут до нуля. Так? Да, мне все понятно. Мы-то с тобой отлично знаем, что Джилл — девица высший класс. Но она может показаться и немножко иной. Я хочу сказать, твоя добрая старая матушка судит только по первому впечатлению, а встреча их получилась не совсем такой, как задумывалось… Слушай-ка, старик, — перебил он сам себя, — очень жаль, то-се… ну, сам понимаешь! Не хотел, чтобы так получилось. Как я понял, твоя мама немножко недовольна. Даже раздосадована и возмущена. И я что-то такое заметил за обедом.
— Разумеется, она пришла в ярость. Ничего мне не сказала, когда мы остались наедине, но зачем? Я и так вижу.
Дэрек отшвырнул сигару. Фредди с тревогой отметил этот знак смятения души.
— Да, — согласился он, — все сложилось неудачно. Дэрек пустился разгуливать по комнате.
— Фредди!
— Вот он я!
— Надо что-то предпринять.
— Вернее не скажешь! — торжественно покивал Фредди, принимая ситуацию близко к сердцу. Дэрек был его лучшим другом, Джилл — доброй старой подружкой, и ему было больно видеть, что все расползается по швам. — Вот что я тебе скажу, старичок. Позволь-ка мне утрясти этот разлад.
— Тебе?
— Ну да, мне! Последнему из Руков! — Вскочив, Фредди прислонился к каминной полке. — Именно я все урегулирую. Я много лет знаю Джилл. Она меня послушается. Потолкую с ней по-отечески, объясню положение вещей. Приглашу ее на чай, да и отчитаю самым решительным образом! Предоставь все мне, старикан!
— А что, — призадумался Дэрек, — может, и получится…
— Еще как! Еще как, дорогой мой. Легко и просто! Ложись себе, спи и доброй тебе ночи. Я все улажу.
Глава V ЛЕДИ АНДЕРХИЛЛ В ШОКЕ
Есть улицы в Лондоне, куда солнце как будто никогда и не заглядывает. Иногда они встречаются и в модных кварталах, ибо адрес, престижно выглядящий на бумаге, — достаточная, по мнению обитателей, компенсация за сумрачность. Но большинство все-таки располагается у железнодорожных вокзалов и не предлагает никакой компенсации за отсутствие солнца. Это жалкие убогие улочки, серенькие, как январское небо, непрерывно ветшающие день ото дня, где всегда пахнет капустой и стаями слоняются коты. Вечерами здесь темно и пусто, царят безлюдье и тишина, нарушаемая лишь надтреснутым бренчанием расстроенного пианино, на котором обычно играют какой-нибудь простенький псалом, поскольку именно к такой музыке питают слабость жители прокопченных домов. Днем улочки эти немного оживляются — на них часто мелькают женщины в фартуках, вытряхивающие ковры у парадных подъездов, или спешащие в пивнушку на угол за пивом к ужину. Чуть ли не в каждом окне первого этажа красуется объявление «Сдаются меблированные комнаты». Подобных улиц вы найдете десятки, стоит вам свернуть с главных улиц, чтобы срезать дорогу к Юстону, Паддингтону или Ватерлоо.[23] Самые захудалые, унылые и безлюдные улицы лежат за вокзалом Виктория, а среди них Добени-стрит в Пимлико — самая паршивая.
Утром после описанных событий на Добени-стрит, 9, на втором этаже одевалась девушка. Рядом с восковыми цветами в вазе стоял поднос с остатками завтрака. Из-под столика выглядывал уголок зеленой обложки журнала. Серый попугай Билл в клетке у окна щелкал семечки, поглядывая вокруг насмешливым глазом. Сколько раз он видел Нелли Брайант, прихорашивающуюся для походов по театральным агентам на Стрэнде! Каждый день! Через часок-другой она вернется, воскликнет, как обычно, усталым голосом «О, Господи!», и тогда уж и начнется по-настоящему его день. Биллу нравился звук собственного голоса, а побеседовать обстоятельно ему выпадал случай только под вечер, когда Нелли возвращалась домой.
— Какая разница? — вопросил Билл и разгрыз еще одно семечко.
Если комнаты отражают характер их обитателей, то Нелли с честью выходила из испытания. Трудно исправить изначальные ужасы лондонской меблирашки, но Нелли приложила все усилия. Мебель, конечно, так и осталась ни на что не похожей рухлядью, но несколько штрихов тут и там, а главное, хороший вкус придали комнате почти приветливый вид. А при вечернем свете появлялся даже намек на домашний уют. Подобно путешественникам, Нелли научилась Достигать многого при самых скудных средствах. На гастролях в Америке ей иногда удавалось делать сравнительно удобным номер в захудалой гостинице, а уж большего и представить невозможно! Очень странно, что при ее образе жизни у нее проявлялся дар домовитости.