Возможно, ее вежливость тронула сердце героя многих революций. Каким бы величественным и живописным ни представал он взору постороннего, но обитал он — хотя противно про это и писать — в мире, где пренебрегают мелкими любезностями. «Ну!», «Привет!» и «Черт тебя дери!» — это да, а вот «Нельзя ли мне» — большая редкость. Джилл ему понравилась. Он перекатил жвачку в позицию, позволявшую ему изъясняться членораздельно, и со всем рвением ринулся на помощь.
— Как, говорите, его фамилия?
— Сэлби.
— А пишется как?
— С-э-л-б-и.
— Сэлби… Сэлби, стало быть.
— Ну да. Сэлби.
— А зовут как?
— Кристофер.
— Кристофер?
— Да, Кристофер.
— Н-да, Кристофер, стало быть, Сэлби… Нет, тут такие не проживают.
— Да нет. Он здесь живет!
Снисходительно улыбаясь, ветеран покачал головой.
— Я знаю, вам нужен мистер Сипперли, — милостиво предположил он. В Гватемале такие ошибки случаются сплошь и рядом. — Да, мистер Джордж Сипперли. Он — на четвертом этаже. Как сказать, кто его спрашивает?
Он уже взялся было за трубку, но Джилл остановила его. В наш век и в самом деле можно заменить, что хочешь, но она отказывалась принять неведомого Сипперли вместо дяди Криса.
— Нет, мне не нужен Сипперли. Мне нужен майор Сэлби!
— Как, еще разок, это пишется?
— С-э-л-б-и.
— Ага, С-э-л-б-и… Нет, такие тут не проживают. Вот мистер Сипперли, — ублажающим тоном произнес он, как будто твердо решив заставить Джилл, несмотря на все ее отговорки, уразуметь, что так для нее же лучше, — мистер Сипперли живет на четвертом этаже. Занимается недвижимостью, — вкрадчиво присовокупил он. — Волосы, знаете, светлые, и бостонский бульдог…
— Да-да, конечно… Хоть десяток бульдогов.
— Нет, всего один. По кличке Джек.
— Но мне не он нужен. Какой-то абсурд! Майор Сэлби указал этот обратный адрес. Это ведь дом 18 по 57-й Ист-стрит?
— Да, верно, 18 по 57-й Ист-стрит, — осторожно согласился собеседник.
— Вот тут у меня его письмо… — Джилл открыла сумочку и смущенно вскрикнула. — Ой, а оно пропало!
— У мистера Сипперли прошлой осенью гостил друг. Мистер Робертсон. Черный такой, с усиками.
— Я вынимала его, чтобы взглянуть на адрес, и была уверена, что положила обратно. Наверное, обронила.
— А есть еще мистер Рейнсби на седьмом этаже. Он брокер с Уолл-стрит. Невысокий такой, немножко заикается…
— Неважно, — защелкнула сумочку Джилл. — По-видимому, я ошиблась. Была совершенно уверена, что адрес тот самый, но очевидно — нет. Спасибо вам большое. Извините, что побеспокоила.
И она зашагала прочь, оставив Грозу Парагвая и всех других мест к югу от Нью-Йорка в полном остолбенении: люди, которые говорили «Спасибо вам большое», встречались ему еще реже, чем те, кто спрашивал «Нельзя ли». Он провожал незнакомку ласковым взглядом, пока она не скрылась из виду, а потом, снова принявшись за жвачку, вернулся к внимательному чтению газеты. На минутку у него мелькнуло соображение, что на самом-то деле Джилл требовался мистер Уиллоби с восьмого этажа, но предлагать такой вариант было уже поздно. И, окунувшись в повествование о вспыльчивом домовладельце из Канзаса, который, в припадке ярости, изрубил топором шестерых, генерал выбросил всю эту чушь из головы.
Джилл опять вышла на Пятую авеню и, перейдя дорогу, задумчиво побрела по ветреной улице, по одну сторону которой тянулся Парк, а по другую — отель «Плаза» с зеленой крышей, потом дома богачей.
Джилл думала, что попала в положение, знакомое ей по мелодрамам, — оказалась одна-одинешенька в громадном городе. От таких мыслей ей стало не по себе. В сумочке, болтающейся на запястье, находилось все ее богатство в этом мире — жалкие остатки от двадцати долларов, присланных дядей Крисом в Брукпорт. Идти некуда, негде спать, и никаких видимых способов быстро пополнить капитал. Отправляясь на вокзал в Брукпорте, такой ситуации она не предвидела.
Тайне исчезновения дяди Криса никакой отгадки не было. На конверте написан именно этот адрес. Однако о дяде в этом доме и не слыхали, даже имени его не знали. Нырять в более глубокие воды для расследования Джилл не рисковала.
Она бесцельно брела по авеню, вскоре очутилась на Колумбус-серкл, перешла Бродвей там, где его наводняют автосалоны, и оказалась напротив ресторана с фасадом зеркального стекла. Тут она неожиданно почувствовала, что ей ужасно хочется есть. По другую сторону стекла за столиками с мраморными столешницами сидели обедающие, явно безразличные к тому, что личная их жизнь выставлена на всеобщее обозрение, каждый глоток — зрелище для прохожих. Все равно, решила Джилл, что наблюдать за рыбками в аквариуме. В центре витрины, рассеянно поглядывая на горки яблок и грейпфрутов, человек в белом халате бойко жонглировал у плиты гречишными оладьями. Вот он, последний штрих — священнослужитель, чей ритуал не таит никаких секретов. Зеваки, у которых доставало времени постоять и поглазеть, могли пронаблюдать за полуденной едой в Нью-Йорке на всех ее стадиях, от зародыша в виде тягучей желтовато-белой жидкости, выливаемой на сковороду, до конечного блаженства исчезновения готовых оладий в желудке обедающих. Такого зрелища не вынести ни одной голодной девушке.
Джилл вошла в ресторан, а когда она проходила между столиками, ее окликнули:
— Мисс Маринер!
Джилл подскочила. На минутку ей показалось, что это, конечно, слуховая галлюцинация. Невероятно, чтобы в ресторанчике Нью-Йорка кто-то мог ее окликнуть. Никого, кроме дяди Криса, где бы он сейчас ни находился, она здесь не знала. Но ее окликнули снова — голос доблестно состязался с перестуком посуды, таким громким, что он казался даже осязаемым.
— Поверить не могу, что это вы!
Из-за ближайшего столика поднялась девушка в синем, изумленно глядя на нее. Джилл тут же ее узнала. Эти огромные жалобные глаза, точно у потерявшегося ребенка, забыть было невозможно. Конечно же, девушка с попугаем. Та, которую они с Фредди обнаружили на Овингтон-сквер в тот день, когда фундамент мира пошатнулся и обрушился.
— Господи! — воскликнула Джилл. — Я думала, вы в Лондоне.
Вся пустота и паника после беседы с гватемальским генералом исчезли как по волшебству. С легким сердцем Джилл присела за столик неожиданной подруги.
— А как вы оказались в Нью-Йорке? — спросила та. — Я и не думала, что вы сюда собираетесь.
— Все получилось немножко неожиданно, — ответила Джилл. — Но вот я здесь. И умираю с голоду. Что это вы все едите?
— Гречишные оладьи.
— А, да. Помню, дядя Крис рассказывал на пароходе. Я тоже возьму.
— Когда же вы приехали?
— На берег высадилась десять дней назад. Но потом я жила в местечке под названием Брукпорт на Лонг-Айленде. Как забавно, вот так наткнуться на вас!
— Я удивилась, что вы меня помните.
— Имя забыла, — откровенно призналась Джилл, — но это неважно. Имена я вечно забываю.
— Нелли Брайант.
— Ну конечно! И вы играете в театре, да?
— Только что получила работу у «Гобла и Коэна»… Привет, Фил!
У столика, по пути к кассе, остановился молодой человек с гибкой фигурой и гладкими, зализанными волосами.
— Привет, Нелли.
— Я не знала, что ты тут обедаешь.
— Не часто. Репетировал с Джо в «Крыше века», и выдалось четверть часика перекусить. Можно присесть?
— Конечно. Это моя приятельница, мисс Маринер. Молодой человек обменялся рукопожатием с Джилл, стрельнув на нее одобрительным взглядом темных беспокойных глаз.
— Рад познакомиться!
— Это Фил Браун, — назвала его Нелли. — Он играет с самим Джо Виджоном. Лучший номер в гастрольных труппах.