— Да это и есть мистер Рук! — отозвалась та.
— Не может быть!
— Безусловно, это он!
— Как же он тут очутился?
— Вот об этом-то, — прикусила губку Джилл, — я и намерена его спросить!
Шанс для приватного разговора с Фредди представился не сразу. Десять минут он в одиночку скакал по сцене, следуя бранным наставлениям мистера Миллера, потом еще десять репетировали номер героини с остальными членами ансамбля. Когда наконец рык в глубине зала возвестил о приходе мистера Гобла, одновременно указывая, что он желает, чтобы сцену очистили и началась основная репетиция,
Фредди сумел одарить Джилл бледной улыбкой узнавания и слабым «Эге-гей!» Девушкам тотчас же пришлось идти на сцену и занять места для вступительного хора. И только когда хор прогнали четыре раза и сцену освободили для двух главных героев, Джилл улучила минутку утянуть последнего из Руков в темный уголок и подвергнуть допросу:
— Фредди, как ты тут оказался?
Фредди отер взмокший лоб. Работа Джонсона Миллера с вступительным хором всегда была напряженной. В данном случае ансамбль изображал гостей на домашней вечеринке, и мистеру Миллеру казалось, что все они поголовно страдают пляской святого Витта. Фредди будто бы избили, он едва волочил ноги, но, как он понял, худшее еще ждало его.
— Э? — слабым голосом откликнулся он.
— Как ты тут оказался?
— А-а! Ага, да! Удивилась, наверное, что я в Нью-Йорке?
— Что ты в Нью-Йорке, я не удивилась. Я знала, что ты приехал. Но очень удивилась, увидев тебя на сцене. Да еще под крики мистера Миллера.
— Слушай-ка, — голосом, полным священного ужаса, спросил Фредди, — он у вас малость чокнутый, а? Напоминает мне мидян[45] из гимна. Ну, этих, которые рыщут. Пари держу, он уже канавку в ковре протоптал. Прямо тигрица в зоопарке, когда ждет кормежки. Не удивлюсь, если он, того гляди, мне ноги оттяпает!
Джилл взяла его за руку и встряхнула.
— Прекрати тараторить. Объясни, как ты очутился в театре.
— О, все получилось очень просто. У меня было рекомендательное письмо к такому, знаешь, Пилкингтону. Он финансирует это шоу. Мы с ним очень сдружились за последние дни. Вот я и попросил у него разрешения присоединиться к вашей веселой компании. Говорю, деньги мне никакие не нужны, а что я тут наиграю, на шоу не отразится. Он и согласился. «Ладно, — говорит, — о-го-ro!» Ну, что-то такое, в общем. И вот он я!..
— Зачем? Не ради же развлечения!
— Ничего себе развлечение! — Мука исказила лицо Фредди. — Как-то меня не развлекает этот ваш Миллер. Что-то я боюсь, он сделал целью своей жизни придирки ко мне. Нет, пришел я в театр, конечно, не для развлечений. Позавчера я говорил с Уолли Мэйсоном, и он вроде бы считает, что петь в хоре — не самое для тебя подходящее занятие. И вот я, обдумав все, решил — а надо бы вступить в вашу труппу. Тогда я всегда буду у тебя под рукой, на всякий пожарный случай. Да, не такой уж я силач, но все же, если что, могу сгодиться. Приглядывать за тобой, то-се… ну, сама понимаешь!
— Фредди, какой ты милый! — Джилл была тронута.
— Подумал, знаешь ли, что и Дэреку от этого немножко на душе полегчает.
Джилл застыла.
— Я не желаю говорить о Дэреке!
— О, я понимаю твои чувства. Тебе довольно погано, а? Но если б ты его видела…
— Я не желаю о нем говорить!
— Он, знаешь ли, очень страдает. Горько сожалеет, то-се… Хочет, чтобы ты к нему вернулась.
— Ясно! И послал тебя за мной?
— В общем, да.
— Безобразие! А ты зачем согласился? В наши дни можно куда угодно послать мальчишку-рассыльного. Дэрек мог бы сообразить.
Фредди неуверенно взглянул на нее.
— Ты это шутишь, верно? То есть, я хочу сказать, тебе вряд ли понравилось бы…
— Что он послал тебя, мне нравится не больше.
— А, да ведь я все равно хотел прошвырнуться в Америку. Давно мечтал повидать эту страну.
Джилл мрачно перевела взгляд на темную сцену. Личико у нее застыло, глаза смотрели безрадостно.
— Ну как же ты не понимаешь? А ведь мы так давно знакомы. Я все-таки надеялась, ты уже сумел разглядеть, что у меня есть гордость. Если Дэрек хочет помириться, ему надо самому приехать и разыскать меня.
— Вот чудно! То же самое сказал и Мэйсон. Вы оба просто не понимаете, как сейчас занят Дэрек!
— Да?
Что-то в ее лице подсказало Фредди, что ляпнул он невпопад, но все-таки он, запинаясь, продолжил:
— Да, очень занят. У него ведь выборы на носу. Он из столицы и шагу сделать не смеет.
— Ну, разумеется! Нельзя же, чтобы он хоть как-то повредил своей карьере!
— Абсолютно! Я знал, что ты поймешь! — Фредди был покорен ее разумностью. А сколько чепухи болтают о слабом женском уме! — Так что, все улажено?
— То есть как?
— Ну, мы отплываем домой при первой же возможности. Бедняга Дэрек будет так счастлив!
Джилл резко, негармонично расхохоталась.
— Бедняга Дэрек! — эхом повторила она. — Значит, это с ним дурно обошлись, так выходит?
— Ну, не то чтобы… — неуверенно протянул Фредди. — Конечно, если смотреть в корень, то в общем-то это его вина… Более или менее. А, что?
— Более или менее?
— Ну, то есть, я хочу сказать…
— Более или менее!
Фредди беспокойно вгляделся в нее, уже не настолько уверенный в ее разумности. Что-то не понравилось ему в выражении ее глаз, да и тон у нее какой-то странный. Особой проницательностью он не отличался, но все-таки даже в его мозговые центры начали закрадываться подозрения: а, пожалуй, не так уж все прекрасно и складывается. «Дай-ка сообразить, — обратился Фредди к своей бессмертной душе. — Кажется, меня отшивают!» И на какое-то время наступило молчание.
Сложности жизни начали тяготить последнего из Руков. Жизнь, думал он, похожа на игру в сквош: попасть по мячу, казалось бы, проще простого, пока не попытаешься, а тогда мяч все увертывается из-под руки, и ты его никак не можешь стукнуть. Да, эта самая жизнь, брезжило в мозгу у Фредди, способна на ловкие скачки. Когда он брался за поручение, у него и сомнений не возникало, что единственной сложностью будут розыски Джилл. Как только он ее разыщет, она с восторгом примет добрые вести и весело помчится с ним домой, в Англию, на первом же пароходе. Теперь же выясняется, что настроен он был чересчур оптимистично. Но при всем своем оптимизме сейчас ему приходилось признать, что его радужные надежды лопнули, как мыльный пузырь. Коту ясно.
И Фредди решил взяться за дело с другого бока:
— Э, послушай-ка!
— Да?
— Ты ведь любишь старину Дэрека, верно? Я хочу сказать… ой, ну ты сама понимаешь, что я хочу сказать. В общем, ты любишь его, то-се…
— Я и сама не знаю.
— Не знаешь! Послушай-ка, ну ты что! Должна знать! Подтяни носочки, старушка… то есть, я имею в виду, возьми себя в руки! Или ты любишь его, или нет!
— Вот было бы здорово, — горько улыбнулась Джилл, — будь все так просто и незамысловато! Ты разве никогда не слышал, что любовь и ненависть разделяет линия толщиной с нитку? Поэты часто про это пишут.
— Да ну, поэты! — И Фредди одним взмахом руки отмел всех гениев разом. Его, конечно, заставляли в школе читать Шекспира и всяких этих, но поэзия оставила его равнодушным, и, повзрослев, он ее забросил. Ему нравился Досс Чайдердосс в «Спортинг Тайме», а все остальное совершенно не трогало.
— Неужели ты не можешь понять, что девушке в моем положении трудно решить, любит она мужчину или презирает?
— Не могу, — покачал головой Фредди. — Это чушь какая-то.
— Тогда какой толк в нашем разговоре! — возмутилась Джилл. — Только боль причиняет.
— Ну, а в Англию… разве ты не вернешься?
— Нет.
— Послушай! Будь умницей! Попробуй!..
Джилл рассмеялась опять, тем же резким смехом, вселявшим во Фредди самые дурные предчувствия. Что-то в его миссии не ладилось. У него зародились опасения, что в каком-то пункте беседы — где точно, определению не поддавалось, — он проявил себя не таким искусным дипломатом, как требовалось.
45