Пилкингтон фыркнул. Он вынес многое и приготовился терпеть дальше, но всему есть границы. Проматывать деньги на субъекта, который подкрался к его творению с топором и искромсал на мелкие кусочки!
— Нет, он мне не друг! — выговорил Отис— Я не желаю его приглашать.
Победив в главном, миссис Пигрим была готова на мелкие уступки.
— Ну и ладно, если он тебе не нравится. А я считала, что вы дружите. Ведь это ты попросил меня пригласить его в Ньюпорт прошлым летом.
— Много чего, — холодно возразил Пилкингтон, — случилось с прошлого лета.
— О, хорошо! Значит, Мэйсона включать не станем. В общем, Оти, дорогой, как только опустят занавес, быстренько беги за кулисы, разыщи Гобла и расскажи ему, что ты надумал!
Не только души-близнецы стремятся к встрече в этом мире. Между Отисом и Гоблом было мало общего, но когда Отис отправился на розыски мистера Гобла, Гобл больше всего на свете жаждал встретиться с Отисом. С конца первого акта менеджер пребывал в душевном смятении. Если вновь вернуться к этой шахте, то Гобл находился в положении человека, которому подворачивался шанс ее купить. Слишком поздно узнав об открытии нового пласта, он со всей глубиной прочувствовал строки: «Из всех печальных слов, нет слов печальней, чем "Если бы…"».[55] Бурный успех «Розы» ошеломил его; и поняв, что он мог выкупить у Отиса его долю акций, дешевле грязи, на гастролях, он провел очень плохие полчаса наедине с собой. Единственным лучиком во тьме было соображение, что это еще возможно, если он изловит Пилкингтона прежде, чем появятся рецензии. Грустно покачав головой, он порассуждает об обманчивых надеждах, которые так часто вспыхивают у молодых авторов после оглушительного успеха премьеры. Постарается внушить, что уж эксперта-то, который варится в шоу-бизнесе пятнадцать лет, успех премьеры никогда не обманет, и мрачно обронит, что он нечаянно подслушал, как пара критиков разносит спектакль в пух и прах. Тогда, возможно, ему удастся пригасить энтузиазм молодого Пилкингтона, и тот продаст свою долю по бросовой цене великодушному другу, который просто спасает его. Да и в конце концов, провалившись в Нью-Йорке, спектакль иногда имеет шанс окупиться на гастролях.
Такие мысли и доводы бродили в голове мистера Гобла, когда занавес упал после последнего акта под неистовые аплодисменты, и он отправил посыльных во все концы с наставлениями разыскать Пилкингтона и привести к нему. А сам, между тем, нетерпеливо топтался по пустой сцене.
Неожиданное появление Уолли Мэйсона, невесть откуда свалившегося в этот самый момент, ужасно его расстроило. Вот фактор, которого он не учел. Бессердечный, бестактный тип, только и норовящий расстроить честную сделку. Если он останется при разговоре с Пилкингтоном, ничего не получится. Ляпнет что-нибудь невпопад! Не в первый раз Гоблу захотелось, чтобы Уолли хватил удар.
— Недурно прошло, а? — дружелюбно бросил тот. Ему Гобл не нравился, но на премьере спектакля, имеющего такой успех, о личных антипатиях можно и забыть. Настроение у него было самое прекрасное, и он готов был даже с Гоблом общаться как с другом и братом.
— Хм-хм! — с сомнением отозвался Гобл.
— Как это «хм-хм»? — удивился Уолли. — Успех-то какой.
— Никогда не угадаешь, — самым минорным тоном отозвался Гобл.
— Ну и ну! — воззрился на него Уолли. — Уж не знаю, чего тебе и желать. Публика скакала и вопила. Что еще не так?
— Есть у меня свои опасения, — возразил Гобл, повышая голос, — долговязая фигура уже шагала к ним через сцену. — Критики разнесут спектакль. Если спросишь меня, — еще громче продолжал он, — вот такие мюзиклы критики и разделывают под орех. Я пятнадцать лет…
— Критики! — возопил Уолли. — Да я только что говорил с Александром из «Таймса», и он сказал, что в жизни такого не видел. И все остальные придерживаются того же мнения.
Мистер Гобл повернул перекошенное лицо к Пилкингто-ну. Ему страстно хотелось, чтоб Уолли испарился. Но Уолли этот, горько раздумывал он, из тех, кто никогда не испаряется.
— Конечно, у спектакля шанс есть, — угрюмо буркнул он. — У любого спектакля есть шанс! Но не знаю, не знаю…
Меньше всего Пилкингтона интересовали шансы «Розы». Он пришел просить о любезности, добиться, по возможности, отказа и сразу же уйти. Ему пришло в голову, что если просьбу заменить резким требованием, то, пожалуй, ему и удастся сэкономить тысчонку долларов.
— Мне нужна завтра после спектакля сцена! — бесцеремонно бросил он. — Хочу устроить ужин для всей труппы.
И печально увидел, что Гобл любезно закивал.
— Ну конечно, конечно! Пожалуйста! — Взяв Пилкингтона под локоть, Гобл увлек его в глубь сцены. — А теперь послушай-ка, — понизил он голос до конфиденциального полушепота, — я хочу с тобой потолковать. Но только — ни гу-гу! Так вот, лично я считаю, спектакль в Нью-Йорке и месяца не продержится. Чего-то ему недостает, понимаешь…
С жаром, изумившим менеджера, Пилкингтон воскликнул:
— Вполне с тобой согласен! Вот если б ты оставил спектакль в первоначальном варианте…
— Теперь поздно об этом жалеть, — вздохнул мистер Гобл, осознавая, что звезда его удачи в зените. На минутку он совсем запамятовал, что Пилкингтон — автор. — Теперь уж придется выкручиваться, с чем есть. Но, видишь ли, Отис, ты славный малый. Я не хочу, чтобы ты ходил да рассказывал, как я подвел тебя. Бизнес, конечно, так не делается, но мне жалко, что на тебя свалится такой удар, а потому я готов выкупить твою долю акций. Может, мюзикл на гастролях хоть как-то окупится. Вряд ли, конечно, но хиленький шансишка есть. Пожалуй, рискну. Я, наверное, сам себя граблю, но я дам тебе пятнадцать тысяч за твою долю акций, если пожелаешь продать.
Рядом раздался ненавистный голос.
— А я делаю тебе предложение получше. — Конечно же, влез Уолли. — Продай мне свои акции за три доллара наличными, а я подброшу тебе еще подтяжки и брошюру Ингерсола.[56] Идет?
— Ну кто тебя просит влезать? — бросил на него злобный взгляд мистер Гобл.
— Совесть! Старая добрая совесть! Я не могу смотреть на избиение младенцев. Почему бы тебе не подождать, пока он умрет? Тогда и сдирай с бедняги шкуру. — Уолли повернулся к Пилкингтону. — Разве ты не видишь, что спектакль — самый громкий за последние годы? Ты же понимаешь, этот Джесси Джеймс[57] и цента тебе не предложил бы, не будь он уверен, что состояние наживет. Ты что, думаешь, будто…
— Для меня несущественно, — надменно перебил Отис, — что предлагает мистер Гобл. Я уже продал свою долю акций.
— Что! — завопил Гобл.
— Когда? — закричал Уолли.
— Когда шли гастрольные спектакли, — отвечал Пилкингтон. — Юристу, действующему от имени неизвестного мне клиента.
В молчание, павшее за этим откровением, вторгся новый голос:
— Я хотела бы, мистер Гобл, поговорить с вами минутку. Джилл, никем не замеченная, присоединилась к группе. Мистер Гобл сердито оглянулся на нее, она спокойно встретила его взгляд.
— Я занят! — рявкнул он. — Завтра приходите!
— Я бы предпочла сегодня.
— О-о! Вы бы предпочли! — Мистер Гобл безнадежным жестом вскинул руки, словно призывая небеса в свидетели — как же допекают тут, на земле, доброго человека.
— Насчет этого. — Джилл протянула бумагу. — Я нашла письмо в ящике, когда выходила.
— И что это?
— Похоже на уведомление об увольнении.
— Да, — буркнул мистер Гобл, — оно самое и есть.
— Ты хочешь сказать?.. — воскликнул Уолли.
— Вот именно, — набросился на него менеджер, ликуя, что обыграл наконец этого типа. — Я согласился, чтобы она играла премьеру в Нью-Йорке. Она ее сыграла, так? А теперь пусть убирается. Она мне не нужна. Я бы не оставил ее в труппе, даже если б мне приплатили. Она — склочница! Вечно затевает скандалы. Так что пусть убирается!
55
57