— На вечеринке был Дэрек.
Уолли как раз собирался намазать маслом тост. Масло, слетевшее с ножа, описало в воздухе полукруг и шлепнулось на скатерть.
— Не обращайте внимания. Меня приглашают на следующие Олимпийские игры. Состязания «Передай масло». Практикуюсь… Значит, Андерхилл был там?
— Да.
— И вы с ним говорили?
— Да.
— Он приехал… — Уолли играл ножом, — чтобы повидать вас?
— Да.
— Угу, понятно… Повисла новая пауза.
— Он, что же, хочет на вас жениться?
— Сказал, что хочет.
Поднявшись, Уолли отошел к окну. Теперь Джилл в полной безопасности могла улыбаться. Она и улыбалась, хотя голос у нее оставался очень серьезным.
— Как же мне поступить, Уолли? Я подумала, надо спросить совета, раз уж мы такие друзья.
Не оборачиваясь, Уолли бросил:
— Конечно, надо выйти за него.
— Вы так думаете?
— Да! Надо выйти за него! — упрямо повторил Уолли. — Вы его любите, а если он приехал издалека в Америку, значит, он по-прежнему любит вас. Выходите за него замуж.
— Но… — запнулась Джилл, — понимаете, есть одна трудность.
— Какая?
— Я сказала ему кое-что перед тем, как он ушел…
— Что же вы ему сказали?
— Ну, кое-что… такое, что ему не очень понравилось… Это может помешать нашей женитьбе.
— Да что вы ему сказали?!
— Что выхожу замуж за вас.
Уолли круто повернулся и одновременно подскочил. Комбинация этих двух движений привела к тому, что он пролетел, спотыкаясь, через всю комнату и, проделав два-три импровизированных па, которые заинтересовали бы миссис Пигрим, едва успел схватиться за каминную полку, чтобы не рухнуть на пол. Джилл с тихим одобрением наблюдала за ним.
— Да, Уолли, блестяще, ничего не скажешь! Здорово получилось. Еще одно утреннее упражнение? Если Фредди и правда станет играть в мюзик-холле, непременно попроситесь к нему в номер.
Уолли у каминной полки растерянно хлопал глазами.
— Джилл?
— Да.
— Что… что… что…
— Ну, зачем же подражать Фредди, даже если вы и хотите делать с ним номер?
— Вы сказали… что выходите за меня?
— Да, сказала. Я и выхожу!
— Но… но вы имеете в виду… то есть…
Озорство исчезло из ее глаз. Она открыто и серьезно встретила его взгляд.
— Старую мебель вынесли. Но мое сердце не опустело. Оно полно до краев. И это навсегда!
Отцепившись от полки, Уолли медленно направился к ней.
— Джилл! — задохнулся он. — Джилл!
Он бросился к ней и, схватив в объятья, ликующе приподнял. Джилл издала легкий крик.
— Уолли! Ты же не одобряешь пещерных мужчин!
— Ничего, это утреннее упражнение, — заверил он. Джилл, задыхаясь, опустилась на стул.
— Часто ты собираешься его делать?
— Каждый день! До самой смерти!
— О Господи!
— Да ты привыкнешь! Жить без него не сможешь!
— А ты не считаешь, что я совершаю ошибку?
— Ну, что ты! Я долго об этом думал. В общем, нет!
— Ты прав, — медленно проговорила Джилл. — Наверное, из тебя получится прекрасный муж. Если нам понадобится передвинуть пианино или еще какую тяжесть… Уолли! — вдруг перебила она себя.
— Слушаю!
— Уолли, пойдем на крышу! Я хочу показать тебе кое-что забавное.
Уолли последовал за ней. Они встали у парапета вместе, глядя вниз.
— Вон, смотри! — указала Джилл.
Он удивился.
— Я много чего вижу, но что же там забавного?
— Да все эти люди! Вон там — и там — и там. Мельтешат и воображают, что знают всё на свете. Но ни один из них и понятия не имеет, что я самая счастливая девушка в мире!
— А я — счастливейший из мужчин! Их невежество — какое тут слово подойдет? — а, вот — бездонно! Они и понятия не имеют, что значит стоять рядом с тобой и видеть эту ямочку на подбородке… Да они и про ямочку понятия не имеют… Они не знают… не знают… Да, Господи, они и не подозревают, что я тебя сейчас поцелую!
— Зато вон те девушки в окне это заподозрили, — сообщила Джилл. — Они зорко, как ястребы, следят за нами!
— Ну и ладно! — сказал Уолли.
На вашем месте
Перевод с английского Н. Трауберг
Глава I
Сквозь широкие окна гостиной, расположенной в Ленгли-энд, вустерширской резиденции пятого графа Дройтвичского, можно было увидеть немало достойных зрелищ. За гравиевой дорожкой, окаймленной рододендронами, лежала бархатная лужайка, над которой веками трудились прилежные садовники. За нею было озеро в бахроме деревьев, а дальше — холм, поросший лесом. Те, кому довелось попасть в гостиную, нередко вставали у окна, чтобы пропитаться красотою.
К числу их не принадлежал лакей по имени Чарльз. Пейзаж ему приелся. Кроме того, он говорил по телефону. Звонок раздался как раз тогда, когда он принес чайные принадлежности.
— Слушаю, — сказал Чарльз. — Да, Ленгли, 330. Кто говорит?
Дворецкий по имени Слингсби вошел в эту минуту и с неодобрением на него взглянул. Как все дворецкие, он полагал, что разговор по телефону требует мастерства, недоступного лакеям.
— Ал-ло! — взывал Чарльз. — Алло-алло-алло!
Лунообразный лик мажордома совсем затуманился.
— Исполняете охотничью песню? — осведомился он.
— Да это из Лондона, мистер Слингсби, — честно отвечал Чарльз. — Просят его милость.
— Кто?
— Не расслышал, мистер Слингсби. Линия барахлит.
Дворецкий приник к телефону большим ухом и сурово спросил:
— Простите, в чем дело? Не слышу. Приложите трубку к губам. Так, так. А, «Дейли Экспресс»!
— И чего им надо?! — вмешался Чарльз.
Слингсби не был демократом, и одним мановением большого пальца поставил наглеца на место.
— Нет, — сказал он далекому собеседнику, — я не лорд Дройтвич, я дворецкий его милости… его милость в гараже… нет, нельзя. На частные вопросы отвечать не уполномочен. Если это правда, его милость сообщит во все газеты…
До сих пор манера его была поистине безупречна; но вдруг, обратившись в человека, он крикнул:
— Эй! Не вешайте трубку! Кто выиграл в 2.30?
Ответа услышать он не смог, ибо с газона, через французское окно, вошла леди Лидия Бессинджер, тетка его хозяина. Изысканный наряд свидетельствовал о том, что она вернулась с местной выставки цветов и декоративных растений.
— В чем дело, Слингсби?
— Из «Дейли Экспресс», миледи. Хотели проверить разнесшийся по столице слух о помолвке его милости.
— Что-о? Дайте мне трубку.
Она схватила трубку, но первыми ее словами были «А, Фредди!», обращенные к элегантнейшему существу, которое тоже вошло из сада и направилось к газетному столику.
— Кто это? — спросило оно.
— «Дейли»… Алло! Да-да. Что-о? — Леди Лидия удивленно и гневно обернулась к племяннику. — Это сумасшедший. Говорит мне «Красотка»!
Слингсби попытался взять у нее трубку, бормоча «помехи на станции, миледи», но она ее не отдала.
— Ничего не понимаю! — восклицала она. — Красотка пришла первой, Томат — вторым, Янки — третьим. А, вон что! Вы на кого ставили?
— На Салата, миледи.
— Очень глупо.
— Без сомнения, миледи.
— Какой кретин вам подсказал?
— Мастер Фредерик, миледи.
Достопочтенный Фредерик Чок-Маршалл поднял взор от газеты.
— Вы уж простите, Слингсби! Бывает…
— Так вам и надо, — сказала леди Лидия. — Кто слушает идиотов?
Слингсби вздохнул, поклонился и вышел, один на один с горем. Леди Лидия вернулась к телефону.
— Алло! Вы еще там? Простите, отвлеклась. Говорит леди Лидия Бессинджер, тетя лорда Дройтвича. А? Что? Нет, не думаю. Он бы непременно мне сказал. Десять лет, со смерти родителей, мы с мужем заменя… Алло, алло! Куда вы делись? Что ж, занимательный разговор.
Она повесила трубку и опустилась в кресло.
— Господи! — выговорила она. — Сейчас растаю. Фредди выглянул в сад, сверкающий на июльском солнце.
— Да, жарковато, — признал он. — Как выставка?
— Что там может быть? Мы получили приз за кальцеолярии.
— Ура, ура, ура, — заметил Фредди, — А что это?
— Такой цветок. Ну… кальцеолярия.