— Доброе утро, Фредди. Ты знаком с мистером Уэзерби?
— Конечно. Здравствуйте, мистер Уэзерби. Как там иски и киски?
Стряпчий угрюмо улыбнулся, сел к столу и стал строчить пером по бумаге. Леди Лидия обратилась к племяннику:
— А почему ты решил приехать?
— Важное дело. Где Тони?
— В саду. С… невестой.
— Что? — Фредди вздрогнул. — Я думал, Вайолет его бросила.
— Да. Это другая, Полли Браун. Фредди очень обрадовался.
— Неужели Тони подцепил такую девушку? Молодец! Да, прямо скажу, молодец!
— Рада, что тебе это нравится…
— А уж он, я думаю, рад! — не унимался Фредди. — У меня для него тоже хорошие новости. Будет петь и плясать.
Сэр Герберт, звонивший в звонок, вернулся и спросил:
— Какие новости?
Племянник посмотрел на него сурово.
— Такие, — сказал он. — Только для Тони. Прости, дядя Герберт, ты чересчур любопытен.
И, погрозив баронету пальцем, он направился в сад. Леди Лидия пожала плечами, заметив при этом:
— Ну и семейка!
Открылась дверь, появился Слингсби.
— Вы звонили, сэр Герберт?
— Где миссис Прайс?
— Здесь, сэр Герберт.
— За дверью?
— Да, сэр Герберт.
— Пусть войдет. Останьтесь и вы. Нам будет нужен свидетель.
Мистер Уэзерби встал с бумагой в руке.
— Готово? — спросил сэр Герберт. Юрист вручил ему бумагу.
— Прекрасно.
Дверь открылась снова, и появилась мамаша Прайс в черном шелковом платье.
Глава XXIII
Мамаша была трезва и настороженна. Ей все это не нравилось. Как греки и римляне, она руководствовалась знамениями и, когда Тони сжег документ, сочла это знаком небес. Иначе говоря, она считала, что ошиблась, поставив подпись.
Две недели жила она в таком убеждении, но сегодня, на Мотт-стрит, ей перешла дорогу черная кошка. Мнения об этих кошках разделяются. Одна школа мысли полагает, что они к счастью, другая — что к беда. Третья, самая маленькая, считает ее просто предупреждением. К этой школе принадлежала и мамаша Прайс, а потому не знала, чего, собственно, ждать. Тем самым держалась она, как Даниил, только что попавший в львиный ров.[83]
— А, миссис Прайс! — сказал сэр Герберт.
— Да, Сырырбырт, — согласилась она, хотя и несколько нервно.
— Садитесь, — сказала леди Лидия таким голосом, словно с удовольствием бы предложила ей чашечку цикуты.
— Спасибо, Ледилиди.
— Это, — сообщил сэр Герберт, — мистер Уэзерби, наш поверенный.
Мамаша Прайс, осторожно присевшая на краешек кресла, поднялась и сделала книксен. Тревога снедала ее. Из разных журналов она знала все о семейных поверенных. От них добра не жди. Им по силам отменить последнюю волю, похитить наследника, что там — убить баронета. Этого Уэзерби она заподозрила сразу, и теперь, ерзая в кресле, жалобно глядела на хозяйку.
— А можно я капельку выпью, Ледилиди?
— Нет!
— Ну, ладно, — смирилась мамаша, безутешно сопя.
— Поймите, миссис Прайс, — вкрадчиво сказал сэр Герберт, — мы пригласили вас не на пир и не на банкет. Это — деловое совещание. Позже вас угостят портвейном.
— Спасибо вам большое, Сырырбырт…
— Ну, что ж, Уэзерби, начнем, — сказал баронет. Юрист, протиравший до сих пор очки, надел их и сухо, резко покашлял. От этих неприятных звуков свидетельница затряслась, как желе. Можно было и не кидать на нее дополнительный взгляд над очками, чтобы сообщить, что охота началась. Если бы зловещий служитель закона крикнул «Ату ее, ату!», это бы ничего не прибавило.
— Миссис Прайс, — начал он.
— Да, сэр?
— Насколько я понял, вы нервничаете.
— Чего я делаю, сэр?
— Беспокоитесь, — перевел сэр Герберт.
— Да нет, Сырырбырт, меня в автомобиле укачало.
— Ага, ага… Что ж, возьмите себя в руки. Бояться вам нечего, если… Как вы считаете, Уэзерби?
— Именно, — подтвердил юрист. — Если вы скажете правду.
— Всю правду, — уточнила хозяйка.
— И ничего кроме правды.
— Ой, Господи! — пробормотала мамаша, несмело поднимая руку.
Сэр Герберт взглянул на юриста.
— Подпишем бумагу? — сказал он.
— Вот именно.
— Другими словами, документ?
— Именно, именно, — подтвердил поверенный, держащий упомянутый листок.
Все помолчали. Мужчины и леди Лидия серьезно смотрели друг на друга. Мамаша заползла в кресло, как черепаха в панцирь. Странные слова свистели над ее головой, и она совсем пала духом. Бодрости ей не прибавил и новый кашель юриста.
— Итак, миссис Прайс…
— Да, сэр?
Он вперил в нее очки.
— Мне известно, — грозно произнес он, — что вы распространяете крайне сомнительные слухи, пытаясь принести вред нынешнему лорду Дройтвичу, то есть лишить его имений и титула.
Из двадцати слов этой фразы мамаша поняла не больше семи, но покорно ответила:
— Да, сэр.
— Теперь скажите, миссис Прайс, небывало ли у вас галлюцинаций?
— Чего, сэр?
— Ну, видений.
— Нет, сэр.
— А на мой взгляд, бывали. Вы обладаете очень богатым воображением, — произнес юрист, все больше походивший на удава, гипнотизирующего жертву. — Я утверждаю… утверждаю, миссис Прайс… что ваша история — чистейшая фикция.
— А что это, сэр? — осторожно спросила мамаша. Юрист опять покашлял, а кроме того, постучал по столу футляром от очков.
— Задам вам несколько вопросов, — сказал он. — Любите ли вы читать, миссис Прайс?
— Да, сэр.
— Что именно?
— Журнал такой, «Фэмили Геролд».
— Так-так. А ходите ли вы в театр?
— Да, сэр. Если пьеса хорошая… Чувствительная.
— Та-ак. Теперь слушайте, миссис Прайс. Напомню вам, что подмененные дети — распространенный сюжет журнальных рассказов, что же до пьес, именно эту ситуацию пародирует покойный У. Ш. Гилберт в «Отмщении младенца».
— Это вы к чему, сэр?
— К тому, миссис Прайс, что на вас заметно повлияли рассказы, мелодрамы и, быть может, горячительные напитки.
— Вот именно! — вступил в беседу сэр Герберт.
— Точнее не скажешь, — одобрила и леди Лидия.
По всей вероятной, супруги едва удержались от крика «Ура!».
Мамаша не сразу поняла речь юриста, но вскоре все-таки встала и даже подбоченилась.
— Садитесь, — сказал поверенный. Она послушно села, прибавив:
— Сию минуту, сэр.
— Теперь, — продолжал он, — мы переходим к следующему пункту. Две недели назад вы подписали документ, гласящий, что в указанной истории нет ни слова правды.
— Да, сэр. Его сожгли.
— Это мне известно. Не беспокойтесь, я приготовил другой. Будьте добры, подойдите сюда.
Он указал на стол.
— Возьмите перо, миссис Прайс. Прошу! Вот здесь, вот здесь.
— Слингсби, — сказал сэр Герберт. Дворецкий вышел вперед.
— Заверьте подпись миссис Прайс.
— Сию минуту, сэр Герберт.
— Видите ли, миссис Прайс, — пояснил мистер Уэзерби. — Подписывая эту бумагу, вы действуете в собственных интересах. Если вы не подпишете, вы окажетесь в крайне затруднительном положении. Суд непременно спросит, почему один раз вы клянетесь в одном, а другой раз — в другом. Лжесвидетельство — тяжкое преступление.
— Чего, сэр?
— Лже-сви-де-тель-ство.
Мамаша Прайс поняла, что значила черная кошка. Она испуганно схватила перо, а поверенный, облегченно вздохнув, снял очки и стал протирать их.
Стол стоял у окна и, подняв на мгновение взор, страдалица увидела поросшую кустами лужайку. Она вгляделась получше, застыла — и воскликнула:
— Ой!
Сэр Герберт вскочил, раздраженно бросив:
— Что там еще?
Мамаша твердо взглянула на него. Теперь она знала, что напутала с этой кошкой… Да, конечно, знак свыше — но для чего? Чтобы не подписывать. Иначе в тот самый миг, когда она склонилась над бумагой, не появилось бы такое знамение, яснее которого не сыщешь.
— Не подпишу, — сказала она.
— Что?!
— Не буду, и все тут.
— В чем дело? — крикнула леди Лидия. Мамаша Прайс воздела руку, указывая на окно.
— Вот!
На кусте сидела сорока.
Глава XXIV
Когда в большой гостиной одновременно кричат: «Что за чушь!», «Она с ума сошла», «Черт побери!» и «Да вы сами посмотрите!», какофония может испугать внезапного пришельца.