Трубецкой: «Государь тебя велит проводить ратным людям и к шаху отпишет, чтобы он на тебя не наступал и Грузинской земли не разорял. Как-нибудь проживи теперь в своей земле, а потом царское величество ратных людей к тебе пришлет, будь надежен без всякого сомнения».
Теймураз: «Коли я сам ныне милости не упросил и никакой помощи не получил, то вперед заочно нечего ждать. И прежде обо мне царское величество к шаху писал, однако шах Аббас землю мою разорял и меня выгонял».
Теймураз отправился. В 1660 году отправился назад, в Грузию, и внук его, царевич Николай Давыдович, с матерью и с царским посланником Мякининым. В Астрахани они узнали страшные новости: имеретинского царя Александра окормили, почувствовав смерть, посадил он на свое место сына Баграта и велел ему жениться на внуке Теймуразовой, что и было исполнено. Но молодой царь сидел на престоле только три месяца; царица, жена Александрова, дочь Теймураза, не желая видеть на царстве пасынка, схватила его, выколола ему глаза и вышла замуж за грузинца Вахтанга, с которым и начала владеть Имеретиею; говорили, что она это сделала по наговору католикоса. Встала смута, царь Теймураз бежал в персидский город Тифлис. Боярин Еристов привел турок, а царицу с мужем ее сослал к Черному морю, в город Апхазит. Затем пришла другая весть, что Теймураза взяли и повезли к шаху. Несмотря на эту смуту в Грузии, царевич Николай уехал из Астрахани и остался в Тушинской земле; в 1666 году он возвратился в Москву, а в 1674-м отпущен опять на родину.
Грузия не могла дождаться, чтобы Россия в царствование Алексея управилась когда-либо с своими европейскими врагами и могла начать войну в отдаленном Закавказье. Грузинские цари указывали на персиян как на главных врагов своих, от которых русский царь должен оборонить их; но между Персиею и Россиею издавна происходили дружественные сношения, которые невыгодно было порывать. В 1650 году приехал в Москву посол шаха Аббаса Магмет-Кулыбек и привез в подарок от шаха 4000 батманов селитры. В ответе с боярами посол начал старыми жалобами на воровских козаков: взяли они у шахова купчины под Бакою на море с бусы товару на 3000 рублей да 2000 рублей денег, разбойников выбило из моря на берег. Терские воеводы это пограбленное имение взяли, а в Персию не отдали. Так царское величество велел бы отдать, воров-козаков казнить. «Когда я, – говорил посол, – был теперь на Тереке, то сам этих воров-козаков видел, а как пришел я в Астрахань, то писал ко мне шемахинский хан, что воры-козаки опять приходили на шемахинские места и пограбили многих шаховых людей». «Прежде, – отвечали бояре, – между великими государями ссоры и нелюбья из-за козачьего воровства не бывало, потому что козаки эти не из Астрахани и не с Терека, приходят воровать на море с Дону, не одних шаховых, и царского величества людей грабят и побивают. Теперь воры-козаки на море перехватаны и сидят на Тереке в тюрьме, что сыскано у них персидского именья, все велено отдать вашим людям, которых шемахинский хан пришлет на Терек, и воров-козаков велено казнить смертью при вашем после; но хан до сих пор никого не присылал, и если имение не отдано, то его вина. Козаков терские воеводы хотели казнить при тебе, но ты сам не согласился». «Все это хорошо, – говорил посол, – но в прежней царской грамоте к шаху написано, что вперед воров не будет». «В грамоте этого нет, – отвечали бояре, – государство великое не без вора, а где воры объявятся, то их пригоже сыскивать сообща». Потом посол жаловался, что в Астрахани и других городах таможенные головы ценят товары для пошлин дорогою ценою, тогда как при царе Михаиле пошлины брали меньше и торговых людей из Персии приезжало больше. Ему отвечали, что в пошлинах персиянам никакого убытка не бывает, потому что, чем больше пошлина, тем дороже они продают свои товары, и пошлинные деньги ложатся на людях царского величества. У шаха селитры много: так шахово величество велел бы из своей области в Московское государство отпускать по 20000 пудов на год, а царское величество изволит за селитру посылать медью или соболями. «Государь наш, – отвечал посол, – царскому величеству не только что за селитру, ни за что не постоит; велел бы государь ту работу положить на меня, а я буду говорить шахову величеству».