Столкнувшись с Полезновым, она сказала ему звучно и совсем не смущенно:
— Я извиняюсь! — и потом добавила, очень уверенная в тоне вопроса: — Скажите, это ведь здесь львы?
Иван Ионыч даже не успел подумать, обидеться ли ему, или нет? Не приняла ли она его за дворника этого дома?..
Разглядывая редкостные волосы под мерлушкой, он ответил:
— Да, именно здесь.
— Куда же идти? — спросила девица, облизнув губы, полные и тоже горячие.
Нос ее показался Полезнову маловат несколько и будто без переносицы, но серые глаза открылись неробкие, круглые и с большими ресницами.
Муфта у нее была беличья… Переведя цепкий мужичий взгляд с ее глаз на эту муфту, ответил Полезнов:
— Вы ведь все равно покупать не будете, а только так себе… Тогда зачем же и вам беспокоиться и мне вам говорить?
— А вы почем это знаете, что так себе?.. (И качнулись золотые слитки волос.) Вы, что ли, их хозяин, да?.. Это вы продаете львов?
— Допустим, что я… — поглядел на раструб ее шапочки Полезнов.
— А-га!.. До-пус-тим! — зачем-то протянула девица. — И сколько же у вас львов?.. Большой запас?
— Пара, — серьезно ответил Полезнов.
— Лев и львица?
— Лев и еще лев.
— Ин-те-рес-но!.. Покажите же!.. Они где? Здесь?
— Наверное, цена вам будет неподходящая, барышня…
— А вы откуда взяли, что я барышня, а не дама?.. А какая цена?
Полезнов потер усы платком и сказал, не спеша и понизив голос:
— Сорок тысяч.
Когда же сказал, то сразу почувствовал, что восемнадцать или даже двадцать тысяч за пару львов, не каких-нибудь диких ведь, а совершенно ручных, это при нынешней цене денег — сущий бесценок, и этот бесценок он непременно даст за них сегодня же, только бы повидаться с Абашидзе; если до вечера их не перепродаст, пусть здесь переночуют, продаст их завтра.
— Видите ли, вот что, — как будто строго поглядела на него золотоволосая, но тут же усмехнулась доверчиво: — Шутка сказать тоже: со-рок ты-сяч!.. Если только вы не шутите?.. Нет? (Полезнов показал головой, что он серьезен). Очень жаль… Но я все-таки хотела бы посмотреть их… Знаете ли что?.. Я думаю, что найду вам денежного покупателя!
— Знаем мы этих денежных покупателей!
Мимо проходили многие, бойко и с подпрыгом, как ходят горожане в порядочный мороз, и, может, мимоходом кое-кто думал, что говорят у ворот дома № 24 двое очень хороших знакомых, потому что девица вынула вдруг руку из муфты (рука была в тонкой осенней перчатке) и забывчиво стала вертеть пуговицу на пальто Полезнова, говоря:
— Уверяю вас, что я кое-кому скажу, и, может быть, сегодня же их у вас заберут, а вы мне за это только покажите их, хорошо?.. Должна же я знать, черт возьми, какие они, эти львы ваши!
— Обыкновенные, — ответил Полезнов, несколько смущаясь. — А так вы мне даже пуговицу можете отвертеть…
— Не знаю, за кого вы меня принимаете, — строго сказала девица. — Я — поэтесса, вот кто я! — и сняла поспешно с пуговицы руку, причем и рука эта показалась Полезнову обиженной, так что он пожал виновато плечами и вздохнул.
Как раз в это самое время тот, бритый, в шляпе, которую он все выправлял на ходу, а она сидела как будто совсем по-иному, поспешно, даже зло, шагал по двору к воротам. Обескураженность лица его Полезнов заметил. Это его развеселило, и он сказал рыжеволосой, кивнув на него шапкой:
— Вот они видели львов… Вы их спросите-ка…
И девица тут же загородила бритому дорогу:
— Послушайте, вы, говорят, их видели, этих львов?
Бритый вопросительно поглядел сначала на Полезнова, потом на нее. Нос его поднялся, показав неодинаковые ноздри. Он ответил свысока несколько:
— Больше слышал, чем видел… — И добавил, разглядывая девицу: — Если и вы хотите их послушать, то… Представьте, впрочем, медные трубы в оркестре, и только… А идти туда я вам не советую.
— Ну, вот еще!.. — возразила девица. — Я очень люблю медные трубы… Я непременно пойду!..
— Как вам будет угодно…
Бритый взялся за шляпу и хотел было пройти, но девица его остановила, протянув перед ним руку ребром, как шлагбаум.
— Постойте… Еще один вопрос: они где же там, эти львы?.. Кстати, вот перед вами их хозяин!
Полезнов в это время решал, цирковой ли это артист, или из театра, — то есть стоит ли с ним говорить вообще о деле, или лучше пока отойти. Но бритый повернулся к нему, весьма удивленный:
— Вы?.. Так это вы их хозяин?.. Ну, знаете ли, у вас там какой-то совершенно сумасшедший!.. Да, да!.. Его надо отправить в сумасшедший дом!.. Вы меня извините, если это ваш, например, брат или вообще… родственник, но… знаете ли… нельзя же так себя вести сумас-бродно!..
— Он устал, — счел нужным улыбнуться слегка Полезнов. — Приходят, конечно, всякие, и все одно только с их стороны любопытство… Это хоть кому надоест… А он вообще… человек расстроенный, одним словом…
— Да!.. С очень расстроенным мозгом! — горячо согласился бритый.
Девица же вставила:
— Теперь все с расшатанными мозгами…
Но бритый отозвался ей как-то даже запальчиво:
— Квартира три!.. Пройдитесь, полюбопытствуйте!.. Хотите с ним познакомиться? Пройдитесь!
И, задрав снова нос, обратился к Полезнову:
— А вы, позвольте узнать, вы вот сказали: «Всякие приходят из любопытства…» Вы что же, дали ему указания, что ли, с кем и как надобно обращаться?.. Как, например, вы определите, кто я такой, хотел бы я знать?
— Артист? — вопросительно сказал Полезнов. Но бритый еще выше поднял голову и ответил гордо:
— Я, я — магистр, а не артист… Магистр зоологии!
— Из немцев? — осторожно спросил Полезнов.
— По-че-му же-с это «из немцев»?.. Нет-с, я — природный русский!.. Москвич, каким и вам быть желаю!
Полезнов улыбнулся его горячности и пожал плечами:
— Мне зачем же?.. Мне это без надобности.
И они трое еще стояли в воротах чужого всем им дома и рассматривали друг друга, нельзя сказать, чтобы очень дружелюбно, когда со стороны улицы донеслись до них звуки медных труб, прохваченные морозом.
Правда, в эту зиму, когда десятки тысяч беженцев нахлынули сюда из Прибалтики и Западного края и стали заметно изменять чопорный тон петербургской жизни в сторону суетливости, шумливости и пестроты; когда очень часто с музыкой и песнями ходили команды солдат; когда часто хоронили с оркестрами убитых военных, отдавая им последние почести по букве устава, — звуки медных труб стали вполне обычны. Однако не нужно было особенно напрягать слух, чтобы решить: как-то необычно звучали трубы на Новоисаакиевской улице.
— Марсельеза?! — радостно потянулась к бритому девица, и слитки волос ее задрожали.
— Марсельеза!.. Ясно! — еще радостнее решил бритый и сдвинул вдруг шляпу на правое ухо: заблестел белый шелушащийся, лысеющий лоб.
Девица тряхнула всем своим золотом, гикнула, как годовалый стригун на лугу, когда хочет он показать прыть, топнула ногою и запела, широко открыв мелкозубый рот:
Тогда, непонятно почему, бритый магистр страшно распростер руки и, захватив левой девицу, а правой Ивана Ионыча, закричал во весь голос:
— Идемте!.. Идемте скорее!
Девица нагнула голову, подобралась вся и первая побежала из ворот, за нею магистр, за ними поневоле тяжело поспешал и Полезнов, так как магистр, сгоряча должно быть, очень крепко схватил его за карман, — мог оторвать карман шубы, изволь тогда чинить (и что же это будет за шуба чиненая!).