Для того чтобы выдержать такое напряжение, я тренировал свое тело; я установил строгое расписание своих дневных трудов; я свел к минимуму напрасную трату времени и сил и усвоил следующее правило, придерживаться которого советую всем итальянцам. Повседневные дела надлежит систематически и неукоснительно завершать в течение дня. Ничего никогда не оставлять на завтра. Обычная работа должна производиться с правильностью почти механической. Мои сотрудники, которых я вспоминаю с удовольствием и хочу поблагодарить публично, подражали мне. Тяжкий труд казался мне легким, в частности, потому, что он был разнообразен, и я не поддавался усталости, потому что вера поддерживала мою волю. Я взял на себя, как диктовал мне мой долг, ответственность за все — малое и великое.
Мистер Парэм умолк. Расширенными глазами он смотрел на не лишенное изящества отражение в зеркале.
— Неужели у Британии нет такого Человека?
2. Как сэр Басси обратился к метафизике
Однако же главная задача этой книги — поведать о Владыке Духа. Наш рассказ требовал какого-то вступления, но теперь, когда оно позади, можно позволить себе сказать, что это было всего лишь вступление. И вот при первой же возможности мы приступаем к самому рассказу. И теперь до конца книги мы уже не отвлечемся от этого рассказа.
Знакомство мистера Парэма с метафизикой началось еще до того разговора, о котором повествует предыдущая глава. Оно произошло, или по крайней мере семена его были посеяны, еще в поезде, который вез сэра Басси и его приятелей из Оксфорда в Лондон, — поездку эту затеял мистер Парэм, чтобы приобщить своего денежного друга к атмосфере достоинства и зрелости духа, присущих этой древней обители мысли. То был день, когда лорд Флафингдон произнес свою знаменитую речь о душе Британской империи. Они видели там, как одаривали почетными званиями какую-то принцессу крови, индийского раджу, секретаря некоего американского миллионера и одного из самых знаменитых и преуспевших собирателей всяческих степеней и отличий, трех занимающих видные посты, но ничем другим не примечательных консерваторов и шотландского комедиографа. День выдался прекрасный, сияло солнце, и все было выдержано в стиле поздней готики: и парк, и мантии, и улыбки, и со вкусом расточаемые любезности. Общество было самое что ни на есть избранное, по такому торжественному случаю все разоделись в пух и прах, и лорд Флафингдон превзошел все ожидания. В купе с сэром Басси и мистером Парэмом были также Хируорд Джексон, недавно увлекшийся психическими исследованиями, сэр Тайтус Ноулз и спокойный, честный и порядочный сэр Оливер Лодж, чей трезвый ум, широта, терпимость и непредубежденность направляли беседу.
Хируорд Джексон завел разговор о необыкновенных психических явлениях. Сэр Тайтус яростно и грубо выражал свое недоверие и, не отличаясь сдержанностью, сразу раскипятился. Сэр Басси помалкивал.
Мистер Парэм и сэр Тайтус изредка встречались вот уже шесть лет, но не питали друг к другу ни малейшей симпатии. Мистер Парэм видел в сэре Тайтусе воплощение всего, что устрашает в служителе медицины, который в любую минуту может велеть вам раздеться донага и начнет простукивать и прощупывать вас где попало, — всего самого отвратительного, что есть в людях науки. Они редко беседовали, а уж если им случалось заговорить друг с другом, между ними тотчас вспыхивал спор.
— Ваши медиумы, как правило, мошенники и негодяи, — провозгласил сэр Тайтус. — Это всем известно.
— Вот оно что! — вмешался мистер Парэм. — Это в вас говорит позитивизм и самоуверенность старомодной науки, да простится мне подобное определение.
— Таких, которых не уличали, можно по пальцам пересчитать, — парировал сэр Тайтус, обернувшись к своему новому противнику, атаковавшему его с фланга.
— Некоторых уличали, но не всех, — возразил мистер Парэм. — Логика не должна изменять нам в самом жарком споре.
В любом другом случае он был бы сдержанно-высокомерен и улыбался бы скептически. Но уж слишком ему были ненавистны топорные рассуждения сэра Тайтуса, и он ринулся в бой. И, еще не успев опомниться, занял позицию, близкую к пытливой непредубежденности сэра Оливера и куда более близкую к всеядной вере Джексона, нежели к сомнению и отрицанию. Некоторое время сэр Тайтус был точно затравленный зверь.
— Взгляните на факты! — огрызался он. — Взгляните в лицо фактам.
— Я как раз это и делаю, — отвечал Хируорд Джексон.
Мистер Парэм и не подозревал, что ввязался не просто в случайный, хоть и жаркий, спор, но тут из своего угла заговорил сэр Басси, обращаясь прежде всего к мистеру Парэму.
— А я и не знал, что наш Парэм так широко смотрит на вещи, — сказал он. И прибавил: — Вы когда-нибудь видели, как они там колдуют, Парэм? Раз такое ваше мнение, надо нам пойти поглядеть.
Будь мистер Парэм начеку, он тотчас пресек бы эту затею в корне, но в тот день он не был начеку. Он едва ли понял, что сэр Басси поймал его на удочку.
Отсюда все и началось.
3. Метафизика на Баггинз-стрит
С месяц мистер Парэм противился сэру Басси, который настойчиво уговаривал его заняться психическими изысканиями, и всячески от этого уклонялся. В наши дни это явно неподходящее занятие, возражал мистер Парэм. Это уже опошлили. Их имена станут склонять все, кому не лень, и они могут оказаться в самой неподходящей компании. К тому же в глубине души мистер Парэм не верил, что эти невразумительные действа приоткрывают завесу неведомого нам мира.
Но никогда еще у него не было такого случая оценить по достоинству упорство и силу воли сэра Басси. Долгими ночами он лежал без сна, пытаясь понять, почему его собственная воля так мало способна противиться этому нажиму. Возможно ли, спрашивал он себя, что превосходное образование и все душевные богатства и утонченность, какими оделяют лишь классические авторы, классическая философия и история, не способны устоять против сильного напора? Оксфорд учит вращаться в свете, но учит ли он стоять у кормила правления?
И, однако, он всегда предполагал, что готовит своих питомцев к высоким постам, к власти. Впервые — и это было весьма неприятно — он усомнился, есть ли у него воля и достаточно ли она сильна. Казалось, верь он в чудодейственную силу молитв, он прежде всего и горячей всего молился бы о том, чтобы в нем забили родники могучей воли и смыли бы упрямство сэра Басси, как смывает все на своем пути бурный поток. Чтобы не приходилось день за днем выдерживать натиск этого упрямца или ускользать от него. И в конце концов, как он уже понял, неминуемо уступить.
И все его тайные сомнения в эту пору противодействия и проволочек пронизывал возникавший все снова и не неразрешенный за шесть лет их знакомства недоуменный вопрос. Зачем сэр Басси этого добивается? Неужели он в самом деле верит, что существует некая щель или завеса, через которую можно проникнуть из нашего разумного мира в мир неведомого чуда, и что сквозь нее это неведомое чудо может не сегодня-завтра ворваться в наши будни? Не в этом ли он видит выход? Или этим, как, кажется, и многими другими своими странными затеями, он просто хотел позлить, озадачить мистера Парэма, сэра Тайтуса и прочих своих приятелей и поглядеть, что они сгоряча натворят? Или же в этом неотшлифованном уме смешались и те и другие побуждения?
Каковы бы ни были намерения сэра Басси, он своего добился. Однажды октябрьским вечером, после роскошного обеда в Мармион-хаусе, мистер Парэм оказался вместе с сэром Тайтусом, Хируордом Джексоном и сэром Басси в огромной машине сэра Басси, которая скользила по самым темным улицам Уэндсворта в поисках дома девяносто семь по Баггинз-стрит, причем мистер Хируорд Джексон давал шоферу судорожные, бестолковые, а в самых темных закоулках и опасные советы. Предстояло изучить и оценить своеобразный дар некоего мистера Карнака Уильямса.