Джерси, 7 — 13 января 1853
Книга третья «СЕМЬЯ УКРЕПЛЕНА»
I АПОФЕОЗ
Размыслим!.. Для ума мы пользу обретаем
В подобных зрелищах… Он был лишь попугаем,
Кто имя славное себе насестом взял.
Он, обнищалый принц, свой старый фрак трепал:
Ведь Реставрация отобрала прибытки.
Коль ни сантима нет, займет пять франков прыткий.
А дальше — путь простой: мазурик франкам вслед
Умеет банковый себе добыть билет,
Где штамп Гара. Восторг!.. Ему кредитку дали —
Он вспрыгнет на мильон лихим сальто-мортале.
А миллион проест — в мильярд вонзит клыки:
Начав с гроша, дойти до слитков — пустяки!
А там — пиры, дворцы и всё для пышной жизни;
И в руки власть берет, и грудь грызет отчизне,
И в государственных мужах гуляет вор…
И что ж? Украл он? — Фи!.. Он создал заговор!
Устроил он резню, прекрасное злодейство,
К присяге приведя все высшее судейство.
Рыча, захлопнулась пучина. Под землей
Вмиг Революция исчезла, за собой
Оставя серный дух. Ромье на люк железный
Свой направляет перст, пища: «Страшитесь бездны!»
Тут — «виват, Маскариль!»; тут — барабанный гром!
Рабочие, давно запуганы бичом,
В предместьях заперты, как негры по лачугам.
«Указы» на Париж слетают друг за другом,
Как снег; на Сене — лед, как будто на Неве.
Хозяин упоен; забот ему — лишь две:
Префектов усладить, внушить надежды мэрам.
Украшен Декабрем и освящен Брюмером,
В карете ездит он, ловя порой букет,
И тысячи шпиков орут ему привет.
В Лувр императором затем он входит — в гриме
Наполеона; он, меж тиграми другими,
Себе в истории взял Борджа образцом
И призрак Медичи зазвал в свой пышный дом.
Порою, пурпур сняв, без орденов дурацких,
К бассейну он идет в простых штанах казацких,
Чтоб рыбкам накрошить с улыбкой их обед —
Тот хлеб, которого у тысяч ссыльных нет.
В казармах он — божок; ему кадят с амвона;
Европа ниц лежит, страшась такого трона.
С поддержкой митр и шпаг он любит править… Что ж!
Трон — трехступенчатый: обман, резня, грабеж.
О мрамор Пароса, Каррары, Пентелики!
О древние вожди республик, сонм великий!
О вы, диктаторы, пред кем склонялся Рим!
Давайте на судьбу-шалунью поглядим.
Вот — на фронтоне встать — божок всползает новый;
Смотри, народ! Вглядись, история, сурово!
Пока терзают нас, поверивших в закон, —
Над фризом, где Перикл и рядом Сципион,
Где вьется рой Побед и корчатся химеры,
Где цезарей везут покорные пантеры,
Одетых пурпуром, под лаврами венцов,
Средь бронзовых волчиц и золотых орлов,
Как новая звезда в кругу планет подвластных,
Средь императоров, как столпники бесстрастных.
Где взорам Августа — Траяна светит лик,
В лазури девственной торжественно возник,
На пропилеях став, на вечных пантеонах,
Лихой Робер Макер в дырявых панталонах!
Джерси, декабрь 1852
II ЕМУ СМЕШНО
«Виктор Гюго издал в Брюсселе книгу «Наполеон Малый», содержащую самые постыдные нападки на принца-президента. Рассказывают, что на прошлой неделе книжонка была доставлена в Сен-Клу. Луи-Наполеон взял ее в руки, секунду смотрел на нее с презрительной улыбкой и, показав памфлет окружающим, сказал: «Вот, господа, Наполеон Малый, созданный Гюго Великим».
(«Журнал Елисейского дворца», август 1852.) Не смехом кончишь ты, а исступленным воем, Преступник, негодяй, хотевший стать героем! Хоть гнусный свой триумф и вздумал ты справлять. Ты у меня в руках. Прими на лоб печать! Ты стал посмешищем, добычей грязи, пыли. Когда тебя к столбу позора пригвоздили, Когда ошейник сжал тебя до хрипоты И от одежд одни остались лоскуты, Когда История клеймит тебя, злодея. Еще смеешься ты, час от часу наглея? Ну что ж! Ты в ярости утопишь гнев потом. Щипцы раскалены. Я жгу тебя живьем!