Пора вставать! Настало завтра.
Бушует полая вода.
Плевать на их картечь и ядра.
Довольно, граждане, стыда!
Рабочие, наденьте блузы!
Ведь шли на королей французы?
Был Девяноста Третий год!
Разбейте цепь, восстаньте снова?
Ты терпишь карлика дрянного,
С титаном дравшийся народ?
Встать на хозяина и челядь! Побороть их!
Бог все-таки за нас. Попы, конечно, против, —
Лишь бог для нас закон.
Все тлен и суета пред ним, и все остынет.
Пред богом, как щенок, трясется тигр в пустыне
И на море дракон.
Одним лишь веяньем он, будто стаю птичью,
Сметает всех церквей, всех идолов величье
И святость всех икон.
Вам нечем драться? Ладно! Молот
Возьмите в руки или лом!
Там камень мостовой расколот,
Сквозь стену вырублен пролом.
И с криком ярости и с криком
Надежды, в дружестве великом, —
За Францию, за наш Париж!
В последнем бешеном боренье,
Смывая с памяти презренье,
Ты свой порядок водворишь!
Иль надо приводить в пример вам роялистов?
Ведь был же их напор безумен и неистов,
Когда, куда ни глянь,
Давало мужество, пространствами владея,
Двойную мощь рукам. Не правда ли, Вандея?
Не правда ли, Бретань?
Чтоб влезть на бастион, чтоб во дворцы ворваться,
Чтоб дулам пушечным до смерти не сдаваться,
Хоть с кольями восстань!
Но если жизнь в клоаке черной
Еще продлится день иль час,
Не надо вам трубы иль горна,
Я отыщу клеймо для вас,
Трусливых и неблагодарных
Потомков предков легендарных!
Как быстро выродились вы!
Какой знобимы лихорадкой,
Как вы малы! Как это гадко,
Что кроликов рождают львы!
Джерси, сентябрь 1853
VII
LUNA [8]
О Франция, к тебе, пусть спящей,
Изгнанники, взываем мы!
Есть голос у глубин гремящий,
Чтоб слышать, уши есть у тьмы.
Униженных народов гений
Тираном мужества лишен:
Он за решетку заблуждений
И предрассудков заключен.
Посажен под замок трусливо
Мыслитель смелый и герой;
Но взмахом крыл Идея живо
Разрушит крепких прутьев строй
И вновь свершит полет победный,
Как в девяносто первый год:
Порыв могучей птицы медной
Вмиг бронзу клетки разобьет.
Пусть мрак над миром лег покровом,
Струит Идея блеск лучей
И заполняет светом новым
Лазурь померкшую ночей.
Маяк, светящий одиноко,
Луч, посланный судьбой, она —
Земли лампада, что высоко
На чистом небе зажжена.
Смиряет смерть и жизнью правит,
Дает страдающим покой;
Она злодеям бездну явит,
Укажет правым путь прямой.
Когда во мгле густой, бескрайной
Она, бессонного мечта,
На горизонте, полном тайной,
Встает, спокойна и чиста, —
Рычат и ненависть, и злоба,
И фанатизм, не зная сна,
Как воет грязных псов утроба,
Едва появится луна.
Так созерцайте, о народы,
Идею! На ее челе
Уже почиет луч свободы,
Что завтра явит свет земле!
Джерси, июль 1853
VIII
ЖЕНЩИНАМ
Какая мразь кругом! Величье сохранили
Лишь женщины… Цветы на стенах кровь прикрыли,
Гремят балы; пускай злодеев грязный рой
Вальсирует. Но вы, о сестры, взор живой
С презреньем шлете им, плечами пожимая;
В усмешке нежных губ — мерзавцам кара злая!
Пускай сверкает фрак расшитый и бандит
В перчатке пятерню когтистую таит,
Пусть галуны горят на треуголке гнусной, —
Смешно вам это все: весь этот блеск безвкусный
И этот новенький — уже червивый — трон.
К вам, женщины, господь был милостивым: он
Лишь чайкам легким дал бесстрашно льнуть к пучине
И вам, красавицы, предстать как героини.
Величье их теперь и дедов честь в былом —
Вот все, что есть у нас.
Проклятье! Ночь кругом;
Взор сумраки томят всё более густые!
Народ французский, да, народ-пророк, мессия,
Всечеловечьих прав бестрепетный кузнец,
Чьей наковальни гром в мир из конца в конец
Летел, чей горн блистал вулканом звездной пыли;
Народ, развеявший, как прах, зубцы бастилий,
Швырнувший в ярости, став самодержцем вдруг,
Века монархии под медный свой каблук,
Сметавший королей с их грозными полками
Одним дыханием, как дымку над полями;
Пред кем низверглись вмиг, лишь рассердился он,
И Робеспьер-гигант и великан Дантон;
Да, гордый мой народ, народ непобедимый,
Сегодня весь дрожит, как лист, грозой гонимый;
Не смеет пикнуть он, испугом обуян:
Пред ним болтун Тролон и солдафон Маньян!..
Да, это зрелище!.. Нас в кулаке сжимая,
Средь общей нищеты мильоны проедая,
Руэры и Мопа, ночных канав приплод,
Восходят; все молчат… Нас подчинивший сброд,
В Кайенне каторжной предсмертный ад устроив,
Туда, в среду убийц, высоких шлет героев;
Молчат… В понтонах бред; в ответ — хотя бы звук…
Детей гноят в тюрьме в Алжире; тишь вокруг…
Вы плачете? Ну что ж! Но умный — втайне плачет.
Палач, кровавый жнец, в своей телеге скачет
С корзиной полною; хотя бы вздох один…
А он — он царствует, Тиберий-Эдзелин;
Он, сколопендра, счел себя за скорпиона;
Он вешать, как палач хотел бы неуклонно;
В крови измазанный, прелат ему кадит;
Он, цезарь-нетопырь, хвастливо говорит
Царям: «Вот скипетр мой»; шпане: «Вот преступленье».
Он победил; обмыт, приняв благословенье,
С державою в руке, в порфиру облачен,
Войдя в историю, к ядру прикован он
И нам плюет в лицо. И правит!.. Все безгласны…
Лишь вам, о женщины, в чело волною красной
Негодование кидается и стыд,
Волнуя грудь, — и взор сквозь пленку слез горит;
Для деспота у вас презреньем налит кубок,
И коршуны дрожат под клювами голубок!
Изгнанник вдумчивый, я воздаю вам честь!
О да, вы — нежный пол, в котором воля есть
Любить и сострадать, вести борьбу святую,
Спасая Францию, спасая Ветилую.
Геройских можете вы достигать высот,
И там Шарлотта вдруг или Юдифь сверкнет.
На вашей доблести всегда налет печали:
Вы были Порцию, Корнелию нам дали,
Вы были Аррией — с улыбкой под ножом.
Ваш дух пылает тем немеркнущим огнем,
Что светит нациям, паденья мрак рассеяв,
Что вдохновляет мать героев Маккавеев,
Что Амадиса пыл в грудь Жанны д'Арк струит
И злобным деспотам на их пути грозит,
Преградой стойкою триумфам их и гневу
Святую ставя мать иль благостную деву!
И если вам порой, в видении ночном,
Архангел Михаил с пылающим мечом
Предстанет в небесах, прекрасный и крылатый,
С презренной гидрою, его стопами смятой, —
Нам как Свобода он, как Слава предстает!
Кто ж эту красоту и нежность наречет?
И сердце говорит, — и есть тому причина, —
Что ангел — женщина скорей, а не мужчина!