Иногда он подходил к окну, приподнимал занавес и вглядывался в ночную темноту, однако не мог ничего разглядеть, или жадно прислушивался, словно уловив в порывах ветра какой-то исполненный значения звук, но тотчас же убеждался в своем заблуждении. И он снова принимался шагать по зале.
Человека этого звали дон Гусман де-Рибейра. Он принадлежал к одной из знатных семей этой страны, происходя по прямой линии от первых завоевателей. Еще в молодости. дон Гусман под началом отца постиг суровое ремесло солдата. Во время войны за независимость служил адъютантом у Сан-Мартена, армия которого совершила знаменитый поход через Кордильеры. С тех пор он постоянно служил то у одного начальника, то у другого, стараясь, насколько это было возможно, не становиться под знамя, враждебное подлинным интересам страны.
Это было весьма трудно в условиях постоянных переворотов, затеваемых честолюбивыми людьми, лишенными каких-либо достоинств. Однако, благодаря ловкости, а главное — прямоте характера, дон Гусман сумел сохранить порядочность, когда же дон Гусман почувствовал подозрительность со стороны Розаса, он подал в отставку и поселился в своем особняке.
Дон Гусман истинный солдат в самом благородном значении этого слова, никогда не занимавшийся политикой, внушал чрезвычайное подозрение диктатору главным образом потому, что его благородный, решительный характер привлекал к нему соотечественников, питавших к нему такую глубокую симпатию и преданность, что генерал Розас не решался изгнать или каким-то другим способом избавиться от человека, всеобщее поклонение и благородная гордость которого казались ему публичным осуждением его поступков.
Как мы уже сказали сейчас, дону Гусману было сорок лет, но, несмотря на бесчисленные жизненные испытания, годы не сказались на его внешности. Он был высок и статен, лицо — живое и выразительное, глаза — блестящие и только несколько серебристых нитей, проглядывающих в густой черной шевелюре, да две-три глубокие морщины, запечатлевшие скорее мысль, чем годы, указывали на то, что он достиг середины жизни.
Часы недавно пробили половину одиннадцатого, когда несколько громких ударов в дверь заставили вздрогнуть дона Гусмана. Он остановился и прислушался.
С галереи доносились какие-то голоса, но о чем говорили и кто, он различить не мог.
Через некоторое время голоса смолкли, дверь отворилась, и вошел слуга. Судя по всему, доверенное лицо дона Гусмана.
— Что там происходит, Диего? — спросил дон Гусман. — Что значит этот шум в такое позднее время?
Слуга подошел к своему господину вплотную и шепнул ему на ухо:
— Дон Бернардо Педроза!
— О! — воскликнул дон Гусман, хмуря брови. — Он один?
— С ним четверо солдат.
— Что же это значит? — продолжал дон Гусман, все больше мрачнея.
— Что поблизости, должно быть, у него спрятано еще человек двадцать.
— Чего от меня хочет этот человек? Для визита час весьма неподходящий.
— Дон Бернардо не состоит в числе моих друзей, — прибавил дон Гусман с горькой усмешкой, — чтобы позволить себе без всякой на то серьезной причины поступать столь бесцеремонно.
— Это я имел честь заметить ему.
— И тем не менее он настаивает?
— Да. Он сказал, что должен сообщить вам что-то чрезвычайно важное.
Дон Гусман сделал несколько шагов, потом, вернувшись к своему слуге, продолжал:
— Послушай, Диего, позаботься, чтобы все слуги вооружились без шума и ждали моего сигнала. Только действуй осторожно, чтобы не возбудить подозрения.
— Положитесь на меня, сеньор, — ответил старый слуга с преданной улыбкой.
Уже тридцать лет Диего находился в услужении у семейства Рибейра, постоянно доказывая своему господину безграничную преданность.
— Хорошо, хорошо, — ответил дон Гусман веселым тоном. — Я знаю, на что ты способен.
— А лошади? — продолжал слуга.
— Пусть остаются на месте.
— Итак, мы едем, несмотря ни на что? — удивился Диего.
— Мы едем тем более скоро, — ответил дон Гусман, наклоняясь к слуге, — что есть опасение, не обнаружилось ли кое-что. Надо ввести их в заблуждение.
Диего кивком головы выразил свое согласие.
— А как же быть с доном Бернардо? — спросил он.
— Проси его войти. Я предпочитаю сразу узнать, в чем дело.
— Благоразумно ли вам оставаться наедине с этим человеком?
— Не беспокойся за меня, Диего, он не так страшен, как ты думаешь. Разве у меня нет пистолета?