Весною татары начали пустошить Волынь, Подолию, Галицию; король жил в своем имении Яворове, недалеко от Львова, и не мог двинуться по неимению войска. Посланник его Чихровский, приехавший в Москву в июне 1676 года поздравить царя Феодора с восшествием на престол, объявил требование, чтоб в августе месяце сорок или по крайней мере тридцать тысяч русского войска с артиллериею и запасами соединились с войском королевским; чтоб другая часть русского войска шла на Крым; при этом Чихровский объявил, что только при условии действительного исполнения этих требований он имеет полномочие продолжить срок перемирию. Царь отвечал королю, что князю Ромодановскому и гетману Самойловичу дан приказ быть наготове, пересылаться с гетманами польскими и договариваться с ними о соединении войск. На Крым уже послали войско с князем Каспулатом Муцаловичем Черкасским и калмыками, также на Дон отправлен стольник Волынский со многими ратными людьми. Когда Ромодановский и Самойлович с одной стороны, а польские гетманы – с другой придут к Днепру, то прежде всего будут договариваться о продолжении срока перемирия, а потом уже договорятся о соединении войск. Так как в существующих договорах постановлено друг без друга не мириться с султаном и ханом, то, если с польской стороны начнутся переговоры с турками, царский резидент должен на них присутствовать. Тяпкин писал в Москву: «Пленных, говорят, тысяч с сорок татары набрали и погнали в свою землю, а у поляков одни речи: пусть поганая Русь, схизматики, погибают!» Но когда осенью новое турецкое нашествие начало грозить не одной Руси, но и Польше, то мир с турками, необходимость которого уже давно была провозглашена, заключен был в октябре под городком Журавном: Подолия с Каменцом была уступлена султану. Украйна оставлена за козаками по старым рубежам, кроме Белой Церкви и Паволочи, которые отошли к Польше. Тяпкин, которому, по договору, надобно было присутствовать при заключении мира, не был даже уведомлен о начатии переговоров. Для своего оправдания поляки начали указывать на подданство Дорошенка, на занятие русскими войсками городов западной Украйны. Когда Тяпкин приехал к подскарбию коронному Морштину нарочно, чтоб что-нибудь узнать повернее о заключении мира, то подскарбий встретил его словами: «Царское величество отбирает украинские города – Чигирин, Канев, Черкасы; Дорошенко, поддавши Чигирин, поехал в Москву. Мы очень удивляемся, что государь ваш ничего не объявил нашему государю о взятии этих городов». «Еще больше удивится царское величество, – отвечал Тяпкин, – что ваш великий государь, презрев договоры, заключил мир с султаном и ханом, не обославшись с царским величеством, даже и мне, резиденту, который должен был присутствовать при переговорах, объявить не велел». «Мы это сделали поневоле», – возразил подскарбий. Тяпкин продолжал: «Что государь наш принял Дорошенко с городами, тому вам удивляться нечего, потому что царское величество отбирает города и народы христианские не у короля и республики, а из-под ига бусурманского, под которое вы их сами поддали не только по договорам короля Михаила, но и по последнему вашему миру с турками». «Условия последнего мира, – сказал подскарбий, – отложены до сейма; бог еще знает, примет ли их Речь Посполитая, у нас народ вольный».
Сильное раздражение поляков на Дорошенка за то, что поддался Москве, заставило Тяпкина быть осторожным относительно слухов, распускаемых насчет сношений бывшего чигиринского гетмана с турками и татарами. «Слухам этим, – писал резидент в Москву, – нельзя совершенно еще верить, только надобно соблюдать большую осторожность и проведывать о нем сущую правду, или, для большей его верности, жену его, детей, братьев, тестя и тещу держать в Москве, а ему обещать большую государскую милость и награждение, чтоб верно служил; потому что много поляки из зависти с сердца на него клевещут, желая, чтоб он пропал; боятся его, потому что он воин премудрый и промышленник великий в войсковых поступках, все их польские франтовские штуки не только знает, но и видел. Король, сенаторы, гетманы и все войско про него говорят, что нет такого премудрого воина не только по всей Украйне, но и в целой Польше».
Сейм утвердил Журавинский договор. 21 марта 1677 года Тяпкина позвали к королю, который, взяв его за руку, повел в сад и здесь во время прогулки начал говорить: «Пан резидент! Не могу я надивиться, отчего это у нас идут такие долгие пересылки с царским величеством, а союза заключить никак не можем? Не знаю, отчего это сам царское величество и вся его дума держат на меня подозрение, тогда как я всегда оказывал доброжелательство к государству Московскому. Многим боярам и воеводам известно: когда под Чудновым наши поляки сделали нехорошо, боярина Василья Борисовича Шереметева в Крым отдали, я против этого крепко стоял, не только бранился со своими гетманами, но даже хотел идти на помощь к князю Юрию Никитичу Борятинскому. Теперь, будучи государем своего народа, стараюсь сердечно быть в братской дружбе со всеми христианскими государями, и особенно с царским величеством, которому желаю всякого добра, как сам себе. Зная, что ваши государи желают, чтоб папа писал их полный царский титул, я, утаясь от всей Речи Посполитой, писал к отцу папе с просьбою, чтоб описывал царский титул по достоинству, надеясь, что государь ваш это мое ходатайство примет с благодарностию и к братской дружбе склонится. Папа соглашается с тем, однако, чтоб и царское величество со своей стороны писал его титул как следует. Напиши об этом к царскому величеству слово в слово, как от меня слышал. Давно стараюсь войти с вашим государем в братскую любовь, но мешают тому ссоры от разных недоброжелательных народов». Тут Собеский ударил себя в грудь и сказал: «Пан резидент! Пиши все мои слова, чтоб царское величество не подозревал меня ни в каком лукавстве, но считал бы меня верным братом и ближним другом. Нечего его царскому величеству на то смотреть, что теперь у меня заключен с турками мир. Мир этот не долог и не сладок он мне; принужден я к нему страшными силами поганскими, которых мне нельзя было одолеть без помощи. Теперь поганцы на Чигирин, на Киев и на самое государство Московское ополчаются, и ничем царское величество так не устрашит турчина, как если пошлет козаков в Крым и на Черное море. Отпиши и о том к царскому величеству, чтоб позволил послам нашим и резиденту бывать у себя запросто, без посольских чинов, как ты теперь у меня, наедине говоришь, что хочешь, и все от меня узнаешь, а эти пышные посольские приемы к сближению и союзу не ведут. Нечему дивиться, что прежде у вас такого обычая не было: прежде не было таких больших между государствами ссор, таких продолжительных и частых комиссий и беспрестанных посольств. А теперь пришло время, чтоб всем нам, государям христианским, чрез послов своих взаимно друг другу показывать ближайшую и вернейшую дружбу и с послами и резидентами не все чрез ближних сенаторов сноситься, но для осторожности и крепчайшего в делах государственных утверждения самим нам послов и резидентов спрашивать и взаимно свое намерение к братолюбию объявлять. Напиши все это царскому величеству, а грамоты я к нему не посылаю для того, чтоб сенаторы и республика ничего не знали».