— Конечно, а я помогу. Я немного знакома с ним и могу тебя просветить. После этого Уинфред будет радоваться любому твоему персонажу, как ребенок.
Макси поднял бокал.
— Пегги, ты даже больше чем талисман. Тебе пора взимать с меня комиссию! Ума не приложу, как люди могут писать без такой поддержки. Интересно, какие у них здесь самые дорогие сигары? Надо мне их купить. Положение обязывает. Мы, модные драматурги, не имеем права курить на публике всякие там дешевые суррогаты.
Тот же артистический темперамент заставил его заказать настоящий экипаж, когда они вышли из ресторана, хотя такой вид транспорта и не предусмотрен для клерков, получающих бесконечно малые величины в своих банках. Пегги была не против обычного такси, но Макси категорически возражал, убеждая ее, что это все испортит.
Когда она с легким усталым вздохом уютно устроилась в глубине экипажа, они плавно поплыли по ночному Бродвею.
В полумраке он стал ее украдкой разглядывать. Она показалась ему очень маленькой, задумчивой и хрупкой. Внезапно ему очень захотелось обнять ее, и он попытался сконцентрировать мысли на девушке с фотографии, убеждая себя, что он — человек долга. Его пальцы ухватились за край сиденья, и он сжал их так, что на его руках напрягся каждый мускул.
На кочке коляску тряхнуло, и Пегги удержалась за его руку.
— Пегги! — сипло вскрикнул он.
Ее глаза были влажными. Он видел, как они блестят. Через мгновение он ее обнимал и жарко целовал.
Экипаж подъехал к «Алькале» и они молча сошли к его дверям. По чистой привычке Макси взглянул в свой почтовый ящик. Там было одно письмо.
Так же автоматически он открыл его, и когда его взгляд упал на аккуратный почерк, внутри у него что-то надломилось.
Пегги взглянула на него, стоя несколькими ступеньками ниже, потом перевела взгляд на конверт и опять на него. Он был сломлен и подавлен, как человек, которого только что вывели из гипнотического транса.
С заметным усилием он собрался с духом. Пегги поднялась ступеньки на две и заглянула ему через плечо. Он мог все прочитать в ее серых глазах.
— Спокойной ночи, — сказал он тихим голосом. Она повернулась и взглянула ему в глаза. На мгновение все замерло.
— Спокойной ночи, Пегги, — повторил он.
Она пошевелила губами, как будто хотела что-то сказать, но ничего не ответила, повернулась и стала медленно подниматься по лестнице.
Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Она так и не обернулась.
5Пегги снова стала заходить к нему, и никакие призраки больше его не тревожили. Он писал с новой энергией и новым успехом. В последующие годы он написал много пьес, большинство из них были хорошими, но ни одна из них не пришла к нему с такой же легкостью, как та, которую он написал вместе с Пегги. Он писал легко, вдохновенно и без всяких усилий. И непременно Пегги была рядом, помогая и ободряя.
Иногда после обеда он находил у себя на столе коротенькие записки ученическим почерком, примерно такие: «Он гордится своими руками. На самом деле они костлявые, он думает, что они — само совершенство. Лучше, чтобы в одной из сцен он их смог показать», или: «Он думает, что у него хороший профиль. Сделай так, чтобы его партнерша где-нибудь невзначай упомянула об этом».
Были и другие, не менее полезные упоминания «его» особенностей и пристрастий: «Он очень любит гольф»; «Он гордится тем, что может подделывать французский акцент».
Когда она говорила «Он», она имела в виду Уинфреда Найта.
Мало-помалу характер главного героя из журнала стал удивительно напоминать характер Уинфреда Найта, естественно — с некоторыми улучшениями. Сам процесс завораживал автора, словно он готовил сюрприз ребенку. «Ему это точно должно понравиться», — говорил он иногда сам себе, когда писал очередную реплику. Пегги читала новые части и одобряла. Именно она предложила написать монолог героя о его любовных делах в терминах гольфа. От нее же приходили сведения о таких тонкостях мужского характера, о которых человеку со стороны и в голову не пришло бы подумать.
Резерфорд уже и сам удивлялся, насколько полный и живой характер получается у главного героя. Уилли из журнала мог быть кем угодно, он просто подходил для сюжета, но вы его не видели. Уилли в пьесе был настоящей личностью! Макси казалось, что он бы смог узнать его на улице. Конечно, было в сюжете кое-что натянутое, были персонажи, довольно топорные, но даже в самые черные часы о характере главного героя автор мог не волноваться. В нем сходились настоящие живые противоречия: юмор и тяготение к пафосу; тщеславие, скрывающее застенчивость; сила и слабость, борющиеся одна с другой.